1  2.1  2.2  2.3  3.1  3.2  4.1  4.2  5.1  5.2  6.1  6.2  7.1  7.2  8  9.1  9.2  10.1  10.2  11.1  11.2  12.1  12.2  13.1  13.2  14  15.1  15.2  16.1  16.2  17  18

ГЛАВА 11

После посещения Долины Перехода у меня возникло желание взять в руки краски, кисти и мольберт. Полученное в Синоде образование на пятом и шестом уровнях давало мне возможность овладеть основами техники живописи и приобрести кое-какие навыки в работе с красками. Конечно, я не пытался даже посягнуть на красоты игры света и теней, запечатлённые в памяти на Озере Забвения, но у меня было желание прорисовать воду так, чтобы глядя на холст, казалось, что она в движении, что она плещется, бьётся о берег. Я, как говорится, с головой ушёл в эту работу. С начало получалось просто рисованное изображение: картинка, и никакого движения. Я испортил не один холст, но всё же добился желаемого результата. Я нарисовал несколько небольших пейзажей, где непременно присутствовала вода. Не знаю, как бы оценили мои работы художники-мастера, я же был доволен.
В работе находил душевное удовлетворение и успокоение. На какой-то период я стал затворником, потому что ни у кого не бывал, а если кто и приходил ко мне, то не заставал дома. Я рано утром уходил из дома. Бродил, выискивая более живописные, на мой взгляд, места, делал зарисовки, наброски. Потом, облюбовав какое-нибудь место, начинал рисовать, используя ранее сделанные наброски, совмещая их с выбранным видом. На один холст, как я подсчитал, у меня уходило около трёх недель.
И вот однажды я вернулся чуть раньше, завершив работу над очередным пейзажем. Я был в хорошем расположении духа и даже что-то напевал в полголоса. Придя домой, я в гостиной расставил свои готовые холсты и стал рассматривать свои работы и оценивать их, как будто я был критиком. Я так увлёкся придуманной ролью, что не заметил, как в дом кто-то вошёл. Я не замечал этого присутствия очень долго.
– Последние работы более совершенны. В общем, эта маленькая коллекция заслуживает быть показанной более широкой аудитории, - констатировал я-критик, рассматривая выставленные работы.
– Я тоже так думаю, - услышал я за спиной бабушкин голос.
От неожиданности я даже вздрогнул. Повернувшись к бабушке, я увидел её радостной и улыбающейся. Она похлопала в ладоши и ещё раз озадачила меня:
– Николушка, ты у меня не только неплохой художник, но ещё и актёр!
– Бабушка, как долго ты наблюдала за мной?
– Почти с того момента, как ты вернулся домой.
– Не может быть!?… - воскликнул я.
– Чего не может быть? – переспросила она.
– Не может быть, что ты так долго находишься в доме, а я совсем не чувствовал твоего присутствия.
– Тебе рассказать, что ты делал и говорил?
– Нет, не надо, - устыдился я своего поведения.
– Когда я зашла в гостиную, ты уже успел войти в образ критика. Я не стала останавливать тебя, поражённая твоей игрой.
– Ладно, не надо более об этом. А картины, скажи, тебе нравятся?..
– Я уже высказала своё мнение. Мне больше всего понравилась вон та, в центре.
– Хорошо, бабушка, я вставлю её в рамку и подарю тебе.
– Зачем же, Николай?
– Она тебе понравилась, вот пусть и будет у тебя. - Мне была приятна похвала бабушки, к тому же мне и самому по замыслу больше нравилась именно эта картина, которую выбрала бабушка.
– Ты серьёзно подумай над своим предложением, Николай, - в голосе бабушки послышались строгие нотки, что означало её недовольство.
– Чем я вызвал твоё негодование, бабушка?
– Как чем? Тебе не мешало бы серьёзно отнестись к своим работам и показать их более сведущим людям, чем я.
Подобное заявление вызвало у меня смех, и я рассмеялся, чем обидел бабушку ещё больше:
– Не понимаю, над чем ты смеёшься? Я говорю тебе серьёзные вещи.
– Не обижайся, бабушка, просто всё это, что ты видишь здесь, - я обвёл рукой, указывая на картины, - не серьёзно. Это лишь маленькая прихоть. Я никогда не стану художником, у меня нет к этому искусству призвания!
– Ты посмотри, что ты нарисовал и как!
– Не отрицаю, мне нравится, но у меня более нет желания рисовать…
– Я совсем отказываюсь понимать тебя…
– Бабушка, - я подошёл к ней и обнял её, - пойми, моё призвание – перо, а не кисть. Конечно, если будет появляться желание рисовать, и будет для этого возможность – я буду рисовать, но только для себя. И не более… Это для общего развития.
– А как ты намерен поступить с этими картинами?
– Участь одной уже решена – оправленная в резную рамку, которую, я обещаю тебе, выстругаю сам, эта картина будет доставлена в твой дом. Примерно то же самое произойдёт с другими. Я оставлю себе лишь те, что мне особо понравились.
– Ты не исправим, Николай, - вздохнула бабушка.
– Почему же?
– С тобой бесполезно спорить, ты всё равно сделаешь по-своему.
– Я огорчил тебя?
– И да, и нет. Ты зрелая личность и можешь поступать во всём так, как хочешь. Прошло то время, когда ты нуждался во мне…
– Не говори так, бабушка, - перебил её я, - ты не права! Здесь сейчас ты нужна мне более, чем когда-либо. С тобой в мою жизнь вошло что-то новое…
– Да, как же! Ты обещал навестить меня, а самого и след простыл… И картину в рамке, позвольте узнать, когда доставите? – Бабушка продолжала сердиться. Так было и раньше, когда я, выслушав её мнение, поступал по-своему.
– Бабушка, я не задержу подарок надолго. Обещаю тебе… А ты… Ты правда очень много сделала для меня. Ты не раз уже возвращаешь меня к жизни… Вот и теперь, когда ты здесь, я чувствую себя не таким одиноким, как раньше.
– Ты одинок?
– Как тебе ни покажется странным, но я одинок. Понимаешь, я один…
– Погоди, Николушка, как же так? А твоя девушка, о которой ты рассказывал мне?.. Она ведь ушла намного раньше тебя, разве вы не встретились?
– Нет.
– Почему же? Ведь ты говорил мне, что любите друг друга… Ты так верил в эту жизнь и в то, что вы встретитесь здесь, на небесах…
– Этому ты научила меня, но всё вышло иначе.
– Не понимаю… Объясни, что хоть произошло?
Мне пришлось рассказать ей всё, что я знаю и, конечно, о своих безуспешных поисках Тамары. Я только скрыл разговор между Учителем и Николосом, который случайно подслушал. Теперь бабушка была расстроена ещё больше, но уже не из-за картин. Она переживала за меня…
– А я-то думала, что хоть ты обретёшь счастье… В тот раз я не стала спрашивать, почему в доме нет женщины. Думала, что ты сам меня с ней познакомишь, а вышло-то вон оно как…
– Бабушка, а как ты?
– Что ты имеешь в виду? Одинока ли я?
– Да, это.
– Я не буду скрывать, Николай. Пока живу одна. А что будет дальше - Бог покажет.
– А твой муж, что с ним?
– …
– Ты и раньше ничего не рассказывала о нём, почему, бабушка?
– Так сложилась моя жизнь, что в молодости я никого не любила. Красавицей не была, но ребята за мной ходили. Годы шли… Отец решил, что пора меня замуж отдавать. Он у меня спросил: «Есть ли кто у тебя, дочка, на примете, кто сердцу мил?» А что я могла ему ответить? Холодно было сердце моё. Я так ему и сказала. Тогда он сам подыскал мне жениха.
– Бабушка, а что же ты так и пошла замуж без любви, за кого указали?
– Ох, Николушка, не я была одна такой в наши то годы. На сердце холод… А лишний рот в доме держать кто будет?.. Вот, как исполнилось мне семнадцать, так отец и объявил о моей помолвке с будущим мужем. Он с его родителями всё заранее обговорил.
– А ты не знала?
– Почему не знала? Догадывалась. Только отец в тайне имя избранника держал до самой помолвки. Мать знала, но тоже молчала. Не знаю, отец ли запретил, или верила в моё благополучие, что так спокойна была. Когда отец сказал, за кого мне придётся замуж идти, я и ахнула. Да, было отчего!..  Семья побогаче нашей, да и парень собою красив, не одна девка по нему сохла. Мать мне сказала: «В хорошую семью идёшь, дочка. И не далеко. В соседнем селе жить будешь. И парень собою пригож. Думаю, счастлива будешь.»  Только от этих слов защемило что-то в сердце. Нехорошо мне стало, побледнела. Матушка ахнула, что плохо де мне стало, а отец: «Бывает такое в канун свадьбы». Они, оказывается, обо всём договорились: и когда сватов зашлют, и когда свадьба будет. Пришлось смириться, хотя вплоть до свадьбы слёзы лила. А после свадьбы – и того более…
– Бабушка, он что, совсем плохой был?
– Да нет, не так уж и плох. Ты поймёшь меня: ко мне, как к женщине, ласков, а в остальном – всё равно, что зверь: грубый и жестокий. Я никогда таких жестоких не видела. Первое время мы неплохо жили, а как понесла я малыша, так он гулять начал, да на меня покрикивать. А там, и руки стал распускать.
– Что ж ты молчала? Родителям рассказала бы…
– Не могла. Боялась его гнев на себя навлечь, да и доля женская такая – всё терпеть. Чем дольше жили, тем хуже становилось. Детей трое было, да не любил он их. Как подрастать стали, так он и на них руку подымал. Я защищала, как могла… Устала я очень, стала Бога просить, чтоб поразил его болезнью, приковал к постели, или уж совсем забрал. Грех на душу брала, но детей было жалко, особенно первенца – отца твоего. Он старший, да мальчишка, ему больше всех доставалось… А потом его убили…
– Не рассказывай об этом, я всё знаю.
– Знаешь? – брови бабушки изогнулись в удивлении. – Кто тебе рассказал?
– Мой Учитель.
– Учитель?
– Да. Когда он шёл меня встречать, он изучил мою жизнь, всю мою родословную. Он знает жизнь близких мне людей, всё так, как оно было на самом деле.
– Что ж, тогда мне не надо будет вспоминать ещё раз то, что вызывает во мне ужас.
– Бабушка, а где он сейчас? Ты что-нибудь знаешь о нём или виделась?
– Нет! Не хочу встречаться с ним. Он ненавистен мне. Но я его видела. Ведущий его приходил ко мне, говорил, что встреча возможна. Да я отказалась. Тогда он предложил мне посмотреть на него, может что изменится, ведь его образ здесь иной, и он во многом стал лучше. Он исправляется. Мне с трудом в это верилось.
– И ты решилась посмотреть на него?
– Да, женское любопытство взяло верх надо мной.
– Что тобою двигало ещё кроме любопытства?
– Пожалуй, ничего. Он был красивым мужчиной при жизни на Земле, и мне хотелось посмотреть на него, каким он стал. Любви я к нему не испытывала, а с годами стала ненавидеть…
– Ты была там, где находится он?
– Нет. Его Ведущий показал мне его жизнь иным образом. Вот, что я увидела: высокий широкоплечий мужчина с рыжеватыми волосами ниже плеч, оголён по пояс; штаны ветхие, изодранные; руки широкие, натруженные. Я сначала видела его со спины. Он вышел из дома, если эту лачугу можно назвать домом… Скорее – нора в земле, лишь дверь деревянная, а в ней небольшое округлое отверстие, должно быть, вместо окна. Он вышел из своей лачуги и пошёл вниз по тропке. Кругом подобные строения, люди снуют, но всё моё внимание было лишь на нём, я хотела видеть его лицо. Так он дошёл до большого входа в гору и слился с потоком похожих на него людей. В полумраке я видела, как он работает. Но его лицо я не могла рассмотреть, лишь глаза вспыхивали двумя живыми огоньками, когда он поворачивался в сторону горевшего вдали факела. У него длинная борода, отчего он ещё больше казался похож на зверя.
– Почему ты в нём до сих пор видишь зверя?
– Не знаю, Николай. Не знаю…
– А что было потом?
– Я всё-таки рассмотрела его при нормальном свете, когда он вышел из забоя на улицу и умылся. Да, его Ведущий был прав, он действительно сильно изменился. Ему было так не присуще сострадание к другим. А что же видела я? Он помог дотащить руду в корзине споткнувшемуся человеку. Мало того, он прижал его к себе и говорил что-то успокаивающее, но я не могла расслышать его слов. Николушка, я не верила тому, что видела…
– А как он выглядит?
– Я уже говорила, что он бородат. Издали похож на старика. А приглядишься – молод и полон сил. Глаза голубые, ресницы рыжие, почти бесцветные. Это всё, что можно было рассмотреть на его лице. Когда он повернулся боком, то прорисовался римский профиль.
– Твоё любопытство было удовлетворено?
– Конечно, но сострадания, жалости или хоть какого-нибудь интереса он во мне не вызвал. Для меня он был и останется чужим человеком.
– И что же теперь?
– Да ничего. Всё идёт своим чередом. А Ведущий спросил у меня: «Хочешь ли ты, чтобы твоему мужу сообщили о твоём приходе?» «Нет», - ответила я. «Почему?» – удивился Ведущий. «Я хочу, чтобы он забыл обо мне, как и я о нём. Разве ты не видишь, что мы разные люди? Я никогда не желаю его видеть». «Твои слова обдуманы?» «Да». «И ты никогда не пожелаешь встречаться с ним, даже по истечению срока его наказаний?» «А на сколько лет он отправлен на рудники?» «На двести лет, но уже меньше. К тому же он исправляется, и я, как его Ведущий, буду ходатайствовать о нём, чтобы сократили срок повинностей». «Нет. Я не желаю видеть его ни сейчас, ни потом», - я была решительно настроена, и Ведущий не стал со мной спорить, особенно после слов: «Если он исправляется, значит ему становятся не чужды боль и разочарование; он осознаёт, что есть истинная радость. А если так, то я не хочу ему причинять лишней боли. Он, наверное, тешит себя надеждой быть вместе со мной, но пусть лучше сразу знает: нет - и всё». «Я не совсем тебя понимаю», - сказал Ведущий. «Пусть исправляется и дальше, но не ради меня, а ради себя самого. Так он избежит разочарования» … «Это понятно, но ты не хочешь, чтобы он знал о твоём приходе в этот мир?» «Да. Я не хочу. Ты ему лучше сразу скажи, что в силу определённых обстоятельств мы никогда не сможем быть вместе». «Я вижу, ты тверда в своём решении. И в тебе нет к нему никакого сострадания. А о любви лучше и не говорить: ты его никогда не любила». «Я не буду отрицать твоих слов. Они верны». «Тогда я ухожу». «Удачи в пути и работе», - от души пожелала я Ведущему и проводила его до двери, - вот такие дела, Николушка.
– Бабушка, но ты сказала, что живёшь пока одна. Что ты имела в виду?
– О! Я жду свою любовь…
– …?
– Да-да! Не удивляйся. Когда мне было около сорока лет, в нашем селе появился врач. Знала, что он женат. Однако сердцу не прикажешь. Старалась его избегать, но тщетно! В моём сердце жил он, и только он. Мне жизнь показалась краше. Я летала…
– А он? Как он относился к тебе?
– Несколько лет жила в томлении… Однажды мои сомнения были разрушены: мы встретились случайно в почтовой карете. В город нас ехало только двое. Всего несколько часов езды, а радость на годы! Конечно, меж нами не было ничего предосудительного. Он человек чести: узы брака святы. И я не пыталась разбивать его семью. Знаю, каково воспитывать детей женщине одной. А детей у него – семеро!
– И как же вы мирились со своим положением?
– А нам не надо было многого! Хватало при встрече взгляда и улыбки. Иногда ночами во сне мы были вместе и счастливы. Именно сны и вселили в меня уверенность, что и здесь мы будем вместе. Ведь наши души соприкасались…
– Как прекрасна твоя история и необычна. Я рад за тебя, бабушка, если вы соединитесь и будете вместе.
– Я с нетерпением жду этой встречи. И хочу выйти его встречать.
– Ты уже что-то успела узнать?
– Да. Он болен чахоткой. Удерживала его на Земле только я, а теперь его жизнь угасает быстро, и он очень скоро станет Путником…
В этот вечер мы долго засиделись с бабушкой за разговорами. Снова вспоминали, мечтали, радовались и грустили…
Пока мы вели разговоры, я сделал рамку для картины и вставил картину в неё. Рамка получилась красивой, а в работе мне пригодились и помогли навыки, приобретённые при жизни на Земле. Я обещал не задерживать подарок в своём доме и сдержал слово. Картина сразу же попала по назначению. Бабушка взяла с собой картину, уходя домой. Я же так и не побывал у неё в гостях и на этот раз.
Я ужаснулся, подсчитав по картинам, сколько же времени провёл в уединении. Немудрено, что бабушка решила навестить меня сама. Мне снова не сиделось дома. Но сад пришёл в запущенное состояние, и мне пришлось заняться прочисткой арыков, так как они заросли травой. Потом занялся срезкой цветов, чтобы вновь шла выгонка побегов, и не переставали цвести маленькие творения природы. На работу в саду у меня ушло около недели.
Более важных дел не было. А находиться в бездельи было выше моих сил. Бездеятельность угнетает меня. Мне постоянно надо что-то делать. И я стал подумывать о возвращении в Синод. Я побывал у Синода, деревце по которому определяли начало занятий только набирало цвет. До начала полного цветения жимолости было ещё около двух недель. Мне надо было чем-то занять себя. И я решил навестить Учителя, к которому у меня было немало вопросов.
Его не было дома, а мне предназначалась информация: «Николай, я у старца Николоса». И в этот раз мне пришлось идти к Николосу. Учитель был в доме старца один, что удивило меня.
– А где Николос? – спросил я.
– Не знаю. Когда мы вернулись из долины Перехода, если помнишь, я говорил, что меня искал Николос, но не оставил мне никакой информации.
– Да я помню, ты на следующий день ушёл к нему.
– Так вот с того дня я и нахожусь здесь. Работы, сам знаешь, много. Оставить без присмотра цветник никак нельзя.
– А как Николос объяснил необходимость своего отсутствия так долго?
– Он ничего не сказал. Спросил лишь: свободен ли я и смогу ли побыть здесь в его отсутствие. Я согласился, а Николос тут же ушёл, сказав на ходу, что всё объяснит по возращении. А чем всё это время занимался ты?
– Хочешь, покажу? Потому что словами объяснять придётся долго.
– Не возражаю.
– Тогда подожди меня немного. Вернусь домой, возьму… и ты всё увидишь сам.
– Николай, ты заинтриговал меня. Хоть и привык, что ты всякий раз преподносишь что-нибудь необычное, и на сей раз я теряюсь в догадках. Что можно делать почти полгода, чтобы принести в руках и показать?
– Принесу, увидишь, - и я вышел из дома.
Вернувшись домой и взяв картины, я тихо, стараясь не шуметь, оставил их в прихожей. И с пустыми руками вошёл в столовую, где находился Учитель.
– И что же ты принёс показать мне? Уж не воздух ли? – пошутил Учитель, увидев меня.
– Нет, не воздух. Ты побудь немного здесь, пока не позову тебя.
– Принимается, только скажи, что ты собираешься делать?
– Мне надо кое-что привести в порядок, чтобы ты оценил по достоинству…
– Отлично! Иди и делай всё что тебе угодно, а я сгораю от нетерпения…
Расставив картины в гостиной так, чтобы на них выгодно падал свет, я позвал Учителя. Он вошёл и замер.
– Правда, здесь недостаёт ещё одной, я подарил её бабушке.
– И ты хочешь сказать, что всё это нарисовал сам?
– Да.
– Николай, не знаю, что и сказать. Ты всегда меня удивлял, наверное, никогда и не изменишься.
– Бабушка тоже мне говорила: «Ты неисправим».
– И она права. Кроме бабушки эти картины ещё кто-нибудь видел?
– Нет. Только не надо уговаривать показать их более сведущим в живописи. Это чистое желание. Прихоть. Я не буду серьёзно заниматься живописью, так, только для себя.
– Значит бабушка не смогла тебя убедить?
– Нет.
– А мне стоит попробовать?
– Не надо терять время. У меня есть к тебе более интересный разговор, чем обсуждение моих художеств.
– А кому он интересней, не тебе ли? – снова шутил Учитель.
– Учитель, скажи какая из картин тебе понравилась больше всего?
– Вот эта, - он выбрал одну из трёх последних работ.
Хорошо, что картина была уже в рамке. Я ещё не все картины вставил в рамки.
– Бери, она твоя.
– …?
– Да, я дарю тебе эту картину.
– А ты не хочешь показать свои картины хотя бы в Синоде? Ведь у тебя есть предмет живописи.
– Я как-то и не подумал об этом. Хорошую ты мне идею подал, Учитель.
– Не стану с тобой спорить относительно занятий живописью. С этим ты разберёшься сам. Если будет нужна картина для Синода, ты можешь её взять у меня, даже в моё отсутствие. Благодарю за подарок. А теперь начинай свой интересный разговор.
– Думаю, что разговор займёт немало времени, а ты собирался в цветник, когда я пришёл.
– Ты прав. Цветник надо полить. Идём в сад, за работою и поговорим. Меж разговорами и работа спорится лучше.
– Учитель, наше посещение долины Перехода оставило много вопросов.
– Спрашивай, отвечу.
– Учитель, душа, идущая на Землю, пьёт воду из озера Забвения в начало родов у женщины?
– Да.
– А как существуют селения в Долине Перехода, где души ожидают своего рождения?
– Они живут там не совсем в ожидании рождения. Чаще в поисках родителей.
– Почему именно там, разве нельзя жить в своём доме?
– Можно, но с Долины Перехода легче просматривается Земля. А ты знаешь, что не все духи одинаково сильны. Поэтому более слабые просто вынуждены переселяться в Долину, где им легче определиться в будущей жизни.
– Значит по этой причине Виктор и Нелли оставили планету Озёр? Ты помнишь Виктора, Учитель?
– Конечно, помню. Нелли намного сильнее Виктора. Она могла бы оставаться в их доме, но предпочла следовать за любимым.
– Знаю, что существует связь между матерью и ребёнком ещё задолго до его рождения и прерывается лишь со смертью одного из них. Учитель, что это за связь?
– Это астральная связь плоти. Она начинается с момента зачатия.
– И всё же пока не пришло время родов, дух остаётся свободным?
– Не совсем так. Он свободен лишь относительно. Потому что частичка его уходит на Землю. И в виде энергии входит в клетку зачатия, способствуя тем самым её росту и строению всего организма и тела будущего человека.
– Значит, дух сам принимает участие в строительстве своего тела?
– Нет. Используется лишь его энергия. А строительство организма ведут особые силы.
– Что это за силы, Учитель?
– Это разумная энергия Космоса.
– Каким образом происходит строительство тела?
– Как тебе объяснить? Берётся строительный материал и со стороны матери, и со стороны отца. В буквальном смысле идёт деление и размножение клеток живой плотной материи. Этим процессом руководят Силы Космоса.
– Учитель, что берётся от обоих родителей? Ведь плод развивается в организме матери…
– Энергия, несущая родовой и наследственный потенциалы… На строительство же тела берутся необходимые компоненты, вырабатываемые кровью матери и поступающие с пищей.
– А как закладывается информация рода и наследственности?
– Это энергетическая информация. И как энергия она собирается в клеточках строящегося тела, что и обуславливает в рождённом ребёнке принадлежность его к определённому родовому дереву и конкретной его ветви. Принадлежность к роду определяется по линии отца. Мужчина же и является продолжателем рода. А вот принадлежность к народности определяет мать. Потому что в её чреве растёт плод, её кровь течёт в ребёнке, даже если линия отца возьмёт верх над линией матери, я имею в виду внешний вид ребёнка.
– Учитель, а как обстоят дела с преждевременными родами?
– Бывает и такое. Но все решения принимаются Силами Космоса, только они могут определить момент выхода ребёнка в жизнь.
– Учитель, кому подчиняются Силы Космоса? – я задал вопрос, не надеясь получить ответ, однако Учитель ответил:
– Это разумная энергия, она живёт и руководствуется своими порядками и законами. В процесс строительства плода ничто не может вмешаться.
– Учитель, а как же порча, сглаз отражаются на ребёнке, когда он ещё живёт во чреве матери? Такие понятия существуют в народе, значит для этого есть основания?
– Не совсем понял тебя, к чему ты склонен?
– Говорят, что плод принимает действие чар на себя.
– Николай, скажи мне, а что есть - чары?
– Это отрицательный вид энергии Космоса.
– Ну вот ты сам себе и ответил на вопрос.
– То есть?
– Плод принимает на себя воздействия чар, иначе - отрицательную энергию. Она, как и энергия рода, собирается в клеточках строящегося тела. Плод более восприимчив к такой энергии в силу процесса закладки информации в клетках.
– Хорошо, Учитель, а как определяется пол ребёнка? Душа выбирает его сама?
– Как правило, да. Обычно женщины рождаются женщинами, а мужчины - мужчинами.
– Ты сказал: «обычно», значит есть исключения?
– Конечно, есть. В силу определённых обстоятельств пол может быть изменён: самой душой добровольно, или в наказание, против её воли.
– В какой срок определяется точно и безвозвратно пол ребёнка?
– К четырнадцати-пятнадцати неделям со дня зачатия.
– Учитель, а может ли в момент рождения в тело войти иной дух?
– О! Нет, только тот, что определён и долгие месяцы был связан с матерью. Должен сказать, что бывают исключительно редкие случаи, когда в тело входит иной дух, но на это воля Божья… Мы с тобой, Николай, неплохо поработали, - сказал Учитель, поднимаясь с земли и стряхивая с одежды соринки: он прореживал цветочную грядку. - Ты тоже всё сделал?
– Кажется, да. Но если будет густо, то рядки придётся проредить ещё раз через несколько дней.
– Что верно, то верно. Идём в дом. Мне хочется выпить чего-нибудь освежающего.
– Я тоже не откажусь.
Учитель быстро приготовил напиток с мятой. Он на самом деле действовал освежающе. Выпив по бокалу напитка, мы вышли в сад и устроились под раскидистой яблоней. Сквозь листву просматривались зреющие яблоки, и разливался едва уловимый в изобилии запахов сада их аромат.
– Николай, что ты намерен делать в ближайшее время?
– Решил вернуться в Синод.
– Ты серьёзно? – спросил Учитель, приподнявшись на локте и удивлённо глядя на меня.
– Да, я уже был в Синоде. До начала занятий осталось чуть более недели. Жимолость уже набирает цвет.
– Я одобряю твоё решение.
– Сколько можно отдыхать? Пора продолжать учёбу. Я чувствую себя отдохнувшим и полным сил.
– Я рад за тебя. Подожди, так ты ещё успеешь на одно мероприятие. Ты заморочил мне голову своей живописью, и я чуть было не забыл тебе сказать. Думаю, тебе это будет интересно…
– Что-то о Ютише?
– Угадал. На мою информацию пришёл ответ, что его дело пересмотрено.
– И что с ними будет теперь? – я сгорал от нетерпения узнать судьбу Ютиша и Леоноры; они стали частью моей жизни.
Учитель, прикрыв глаза, немного помолчал и ответил мне:
– Через четыре дня Ютиш и Леонора покинут свой дом в окрестностях городка со странным названием Скало-До. В этот же день Леонора примет крещение. Ты можешь навестить их.
– Непременно я буду там. Я должен ещё раз увидеться с Леонорой и Ютишем. А за эти дни кое-что поделаю дома. Вдруг задержусь, так чтоб перед началом занятий не было лишних хлопот.
– Что ж, разумно. А я-то думал, что ты останешься со мной, ведь Николос ещё не вернулся.
– Учитель, если тебе нужна помощь, ты скажи, я буду приходить помогать тебе, но остаться с тобой здесь не могу. Хочу приготовить что-нибудь в подарок Ютишу и Леоноре. Я ещё не решил, что именно подарю, но … у меня есть идея…
– Николай, с работой я и сам справлюсь, только вот немного скучновато мне. И поговорить не с кем. Будет время, заглядывай. Не знаю, когда вернётся Николос, и как долго я пробуду здесь.
– Хорошо, Учитель, постараюсь навещать тебя.
– Ты домой отправишься сейчас?
– Да нет, время терпит. Я пойду завтра.
– Значит решил мне скрасить один вечер?
– Можно и так сказать.
– А можно иначе? – шутя спросил Учитель.
– А можно иначе: хочу побыть с другом. Что здесь предосудительного? А?
– Ничего! Я рад, что ты останешься. После ужина, может, сыграем партию-две в шахматы?
– Можно.
– А кто будет готовить ужин? – лукавил Учитель.
– Конечно же - я.
– И что сегодня будет у нас на ужин? – Учитель сделал ударение на слово «будет».
– Пожалуй, ужин будет лёгким. И если уж мы вспомнили о Леоноре и Ютише, то я приготовлю два вида салата, служившие поводом для раздора меж ними.
– Постой-ка, ты что-то говорил по этому поводу. Не припомню, в чём суть?
– В разной заправке салата специями.
– И всего-то?!
Ужин прошёл за лёгкой беседой. А потом мы с Учителем играли в шахматы. Дважды ничья, и один раз я проиграл. За последней партией мне вдруг вспомнилась жимолость у входа в Синод…
– Учитель, а почему у входа в Синод растёт именно жимолость, а не что-то иное?
Учитель рассеянно посмотрел на меня. Я повторил вопрос, а он рассмеялся. Теперь был озадачен я.
– Знаешь, Николай, я как раз думал, почему Николос растит жимолость вдали от других кустарников? И когда ты задал вопрос, то я не понял причём здесь Синод?
Теперь мы смеялись оба.
– Учитель, а всё-таки почему?
– Есть такое придание, почти легенда, правда она стала забываться среди учеников. А гласит она вот что: когда было сооружено здание Синода, то на его открытие к началу занятий расцвела именно жимолость. Теперь она - особый символ, служит мерилом начала нового периода обучения в Синоде Духовного Образования.
Должно быть, я увлёкся рассказом Учителя и проиграл партию. Он предложил сыграть ещё одну. Результат – ничья. На этом и решили остановиться и лечь отдохнуть.

<< На предыдущую страницу    Читать далее >>

1  2.1  2.2  2.3  3.1  3.2  4.1  4.2  5.1  5.2  6.1  6.2  7.1  7.2  8  9.1  9.2  10.1  10.2  11.1  11.2  12.1  12.2  13.1  13.2  14  15.1  15.2  16.1  16.2  17  18