1
2.1
2.2
2.3
3.1
3.2
4.1
4.2
5.1
5.2
6.1
6.2
7.1
7.2
8
9.1
9.2
10.1
10.2
11.1
11.2
12.1
12.2
13.1
13.2
14
15.1
15.2
16.1
16.2
17
18
ВСЁ О БЫЛОМ…
***
Я жил, не думая о многом.
Любил, страдал и счастья ждал.
Но жизнью мне отпущено не много.
И скоро час смерти настал.
Душа, покинув тело бренное,
Впала в отчаяние и смятение,
Я казался себе тенью белою.
И был полон чувства отчужденья
К самому себе и телу своему.
Я видел всё, что происходит вокруг,
Мне было страшно быть одному
И меня охватил смертельный испуг.
В отчаянии я рвался
К остывающему телу своему,
Но как я ни пытался,
Не было уже возврата к нему.
Я видел всё, что происходило…
***
Я оставлял Землю с болью
В сердце; я осознал, что лишь
Тело осталось там, а я тенью,
Как мне казалось, куда-то спешил.
Да! Меня несло потоком света
К невидимым мною вратам.
Я знал, что впереди где-то
Я встречу Его, кого - не знаю сам.
Пока моя душа стремилась ввысь
Туда, откуда лился чудный свет,
Предо мной годы жизни неслись,
Жизни моей земной. И ответ
О том, как жил и что я делал
Мне выдержать пришлось не просто.
То, о чём я раньше не думал –
Меня по сердцу, что лезвием острым.
Но это было испытаниям начало…
***
Мне было трудно и сложно:
Здесь меня никто не встречал…
Изменить что-либо не возможно,
Но со временем я нашёл свой причал.
Я смирился, привык к новому
Телу своему. Я многому учился,
И учусь до сих пор… Но снова я
Стремился к Земле, так стремился,
Что прошёл сквозь грань миров.
Но что! Меня ждало - от тела прах…
Я долго не мог освободиться от оков,
Что тянули меня вниз. В стенаньях
Я прочь уходил от могилы,
Решив никогда туда не возвращаться.
Но сердцу дороги и милы
Места родные, с ними не расстаться.
Это было лишь тоске начало…
***
Я часто бывал среди родных,
Я радовался нашим встречам.
Я молился о людях мне дорогих
И ждал встречи с ними в вечности.
Я учился; время проходило
То быстро, то казалось не будет
Конца занятиям. И всё мимо
Проходили воспоминания о буднях,
О жизни, о любви, о боли.
То было серое, мрачное время.
Я жил воспоминаниями, но не более.
А воспоминания - тяжкое бремя,
Когда понимаешь, что обман
Тобою не был понят при жизни.
Как я жил, не знаю сам:
Не было радости. Я трижды
Пытался уйти, уйти далеко-далеко…
***
Я трижды пытался уйти,
Но каждый раз возвращался:
От себя невозможно уйти.
Я так очень долго метался…
Со временем притупилась боль,
Разочарования отошли вдаль…
Я стал ждать свою любовь.
Я начал строить дом, но жаль,
Она не вошла даже в дом,
Мы расстались в парке у реки.
Она давно была здесь, но о том
Я не знал. Мы были очень далеки.
Она отдала мне дань
Наших встреч и прогулок под луной.
Она легче прошла через грань
Смятения; и не осталась со мной.
Это были самые тёмные дни…
***
Но однажды яркий блик
Я увидел во Вселенной.
Из груди рванулся крик:
«Мечта моя сбылась!»
О да, я здесь часто мечтал,
Что найду себе близкую душу.
Я этой идеей бредить стал.
Но я нашёл её и обрушил
Всё внимание Мечте моей,
В ней было всё прекрасно.
И перестал вести я счёт дней.
Я помогал ей! И не напрасно
В душе моей жила вера,
Что когда-нибудь мы будем рядом…
И Господь открыл нам двери.
Это за боль – высшая награда!
Это самые светлые дни мои…
***
P.S.: Я поведал в стихах
Всю боль мою,
Но в письменах
Я большее открою…
Н. ОСЕЁВ
ГЛАВА 1
Начиная своё повествование, я хочу рассказать о своей прошлой жизни.
Родился я 16 октября 1815 года. Всё моё детство прошло в родовом имении
под Саратовом. Моя мать - незаконнорожденная дочь князя Андрея Голицына,
а отец простой служащий. Детей в семье у нас было четверо. Мать умерла
рано, отец вскоре вновь женился. Нас, меня и младшую сестру Анну, он
отправил к бабушке в село Рудное. Дома мы бывали редко. В девять лет я
был отдан в лицей в Саратове. Там я и начал писать свои стихи. Я рос в
селе, мне была близка природа и первые мои стихи о природе. Я пробовал
писать дружеские шаржи на друзей по лицею. Но свои произведения я никому
не показывал. Мне казалось, что они не достойны быть услышанными. Но
так не могло долго продолжаться. И я однажды открылся нашему наставнику
группы Андрею Петровичу Балдину. Он одобрил мои начинания, кое-что
объяснил. Тогда я был счастлив. Уединяясь, работал над своими уже
написанными стихами, пытался писать новые и вновь бежал к Балдину. Он
во многом помог, но признания я как поэт так и не получил. Самое
большое, что я имел – это публикации в журналах. Я был поэтом -
неудачником.
На каникулы я уезжал к бабушке в Рудное. Анна, всегда была рада мне.
Взрослея, мы не становились чужими, скорее наоборот: у нас были общие
интересы. Сестра увлекалась поэзией, она была, пожалуй, единственной
почитательницей моего таланта. Мы часто гуляли с ней в окрестностях села
и подолгу могли беседовать, спорить. Она была для меня самым близким
другом, не смотря на то, что я был достаточно общителен. Свои личные
переживания я открывал ей, и только ей. Меня не останавливало то, что
она была младшей. По-женски интуитивна, она была мудрой для своих лет.
Анна для меня в одном лице была и матерью, и сестрой, и другом.
Первым ударом для меня было её замужество. А главное то, что я знал
наверняка: с ним, красивым юношей гусаром, она не будет счастлива. Так я
потерял своего друга. После свадьбы я почти не виделся больше с
сестрой.
На двадцатом году жизни я вышел из стен лицея. У меня было образование,
но не было ни имени, ни положения в обществе. Отец помог мне найти
работу в одной из Саратовских контор. И я стал клерком. Но и этому был
рад: я получал неплохое жалование, а главное – у меня оставалось
достаточно свободного от работы времени. И тогда я предавался своим
мечтам. Я очень часто гулял по скверам Саратова, о многом думал, мечтал,
писал стихи. Жизнь шла своим чередом, полная житейских проблем и разных
событий.
О ком мне хочется рассказать, это, конечно, Тамара.
Однажды, гуляя в парке, я обратил внимание на изящную девушку,
задумчивую и, как мне показалось, одинокую. Я несколько дней приходил
сюда в парк, но не решался подойти к ней, заговорить. Я видел, что она
всегда гуляла одна, это было странным: разве у неё нет подруг? Однажды я
всё-таки решился заговорить с ней. Она отвечала неохотно. Но меня
поразил её чудесный голос, выразительность глаз. С того дня для меня
началась другая жизнь. Ко мне вернулось желание творить чудеса.
Помню, когда я был маленьким, под Рождество я ждал чудо, и оно
приходило: игрушкой ли, которую я находил под подушкой утром, или
любимым яблочным пирогом, который пекла бабушка. Я был ужасным
фантазёром: придумывал и клеил фонарики на ёлку, всяких мистических
зверушек. А однажды, лет в шесть, я сделал из бумаги шкатулочку и
поставил под ёлку в надежде, что Дед Мороз или Снегурочка подарят мне
что-то особенное. Каждый день я заглядывал в неё, но там было пусто. И
вот как-то мы обедали, и я пролил на себя суп, бабушка отругала меня и
сказала, что Дед Мороз не любит непослушных мальчиков и не приходит к
ним с подарками. Для меня это было самое страшное наказание: потерять
доверие Деда Мороза. И тогда я помог бабушке привести мою рубашку в
порядок, сбегал сам на кухню, принёс полотенце, вытер со стола, а когда
поели, помог убрать посуду. Я рвался даже помыть её, но мне не дали.
Мал, мол ещё. Я помогал Анфиске подмести пол, принёс ей воды, чтобы она
помыла пол, вместе с ней на снегу выбивал половики, а к вечеру на кухне
помогал Анфиске чистить картошку: она чистила, а я мыл её и складывал в
чистую кастрюлю с водой. Потом бегал в сарай за дровами, выгреб золу из
печки, правда, перепачкался сам, но зато гордился - помогаю ведь.
Бабушка только руками разводила, глядя на меня. А вечером за ужином я
выдал: «Бабушка, я ведь исправился, Дедушка Мороз придёт ко мне?» Она
мне и говорит, что один день быть помощником, это не значит исправиться.
Я обиделся. Но ожидания чуда было выше обид. Каждый день, сделав
что-нибудь по дому, я бежал к шкатулочке, но она оставалась пустой. И
вот однажды я открыл её и не поверил своим глазам: она была полна
леденцов! Моих любимых леденцов! Я взвизгнул от радости и полетел к
бабушке, я буквально чуть не сбил её с ног с криком: «Он простил меня!»
«Кто? - удивилась бабушка. - И чего ты несёшься, как на пожар?» «Да как
кто? Дед Мороз! На вот, посмотри!» - и я протянул шкатулочку с
леденцами. Она приласкала меня и сказала: «Ну, вот видишь, если быть
послушным мальчиком, то и Дед Мороз будет любить тебя!». Я был в
восторге, и пошёл искать Анну, поделиться своей радостью.
Анна играла в детской. Я с заговорщицким видом подошёл к ней и протянул
на ладони два леденца. Она взяла их своей пухленькой ручкой и спросила:
«А тебе?» «У меня - есть», - ответил я, и гордо рассказал ей про
шкатулку и Деда Мороза. Анна смотрела на меня, широко раскрыв глаза, и
вдруг, словно снежный ком на голову: «Это не правда! Я видела, как баба
положила туда что-то». Я же утверждал, что это Дед Мороз, а она
твердила: «Нет, я же видела, я же видела, это баба». Я, со слезами на
глазах, и, таща сестрёнку за руку, искал по дому бабушку. Она оказалась в
гостиной. Пока мы нашли её, Анна почему-то тоже расплакалась. И мы двое
в слезах, перебивая друг друга, говорили каждый о своём. Когда же
бабушка поняла, что всё-таки произошло, она взяла нас за руки и повела к
ёлке и сказала: «Вот, что я вам положила, а про шкатулочку мне ничего
не известно, я даже не видела где она стояла!» - ласково проговорила
бабушка. Я запрыгал от радости и стал дёргать Анну за руку приговаривая:
«Я же говорил Дед Мороз! А ты мне не верила!» Анна удивлённо смотрела
то на меня, то на бабушку, то на леденцы, зажатые в ручке и, вдруг
озарилась какой-то внутренней радостью, пролепетав что-то вроде: «И
правда Дед Мороз!» Она, счастливая, как и я, побежала искать Анфиску,
чтобы рассказать о случившемся ей.
Тогда мы не сомневались, что это был Дед Мороз… И вот ко мне вернулась
вновь вера в чудеса. Я каждый день стал приходить в парк, где гуляла
Тамара. Она старалась делать вид, что не замечает меня. Но я следовал за
ней как тень. И время сблизило нас. Однажды мы попали под дождь, и,
укрывшись в беседке, переждали непогоду. После дождя стало прохладней, а
мне было нечего предложить Тамаре накинуть на плечи, и она позволила
обнять её за плечи, чтобы унять лёгкую дрожь в теле. Мы гуляли до утра.
О, как я был счастлив! Это был наш первый рассвет, который мы встречали
на Волге. Потом я проводил её, и мы договорились о встрече. С того дня
мы виделись очень часто. Это был 1837 год.
В те дни я был влюблён и многого не замечал. Я был счастлив! Но не
долгим оказалось моё счастье… Мы были по-дружески близки, и я Тамаре
впервые рассказал о себе всё наболевшее, хотя и чувствовал, что она не
всегда со мной искренна… Как-то раз я зашёл к ней домой, горничная
проводила меня в гостиную, не извещая о моём приходе, так как я часто
бывал здесь. Когда же я вошёл в гостиную, Тамара сидела у окна в
кресле-качалке, её лицо было залито слезами, а на коленях у неё лежало
вскрытое письмо. Она задумавшись смотрела в окно и не замечала меня. Я
стоял в нерешительности, не зная то ли подойти к ней, то ли уйти совсем.
Когда я был готов уйти, с её уст слетело: «Господи, зачем так
жестоко?!» Эти слова остановили меня, Я знал, что её больная мать была в
деревне, и могло прийти известие о ней. Моё решение было молниеносным –
остаться и помочь, если это в моих силах. Сделав вид, что я только
вошёл, я заговорил нарочито шутливо. Тамара вздрогнула и быстро убрала
письмо в конверт, свернув его так, чтобы не было видно на нём надписи.
«А, это ты», - сказала она мне вместо приветствия, встала и подошла к
окну, украдкой стирая слезу. В тот день я так и не узнал, что же
случилось. Её взгляд был блуждающим, она избегала глядеть мне в глаза.
Причину слёз объяснила тем, что ей немного взгрустнулось об ушедшем
безвозвратном детстве. Но я же видел, что это не совсем так. Правды мне
Тамара так и не сказала. После этой встречи я стал замечать, что, глядя
на меня, Тамара меня порой не видит, её взгляд словно проходит сквозь
меня, ища что-то вдали. Она не редко отвечала не впопад. Но я тешил себя
мыслью, что она, просто увлёкшись моей болтовнёй, на какой-то миг
предаётся мечтаниям. Были же и минуты, когда Тамара, как казалось мне,
всецело принадлежит только мне одному, и я для неё - самое главное. И
тогда рождались прекрасные стихи, однако и в них присутствовали мои
сомнения и моя неуверенность в преданности Тамары.
Каким же недолгим было моё счастье! Тамара была тяжело больна, но до
последних дней она скрывала от меня неизбежное. Мы были знакомы почти
два года - не малый срок. Да и я чувствовал себя неуютно, будучи
холостяком. Я хотел иметь семью: жену, детей, уют в доме, где пусть бы
не было изобилия, лишь самое необходимое. И я открыто сказал об этом
Тамаре и о том, что по жизни я бы хотел пройти рука об руку с ней.
Тамара стояла ко мне спиной, и я обнимал её за плечи и не мог видеть её
лица. Когда же она повернулась ко мне, я отпрянул. Тамара плакала,
плакала беззвучно, лишь слёзы текли по щекам. «Что с тобой, любимая?» -
спросил её я. «Николай, милый, это невозможно! Мне не быть ни женой не
матерью… В последнее время я всё чаще чувствую, что ухожу… Я давно уже
прощаюсь со всем, что вижу. Николай, мне не долго осталось жить…» И она
поведала мне о своей болезни. Врачи не скрывали от неё правды. «Года
полтора-два назад я ещё бы могла родить малыша, но… теперь уже поздно…»,
- еле слышно прошептала Тамара.
О, если бы я знал всё это раньше! Пусть год, два, три…, но мы могли быть
вместе и иметь ребёнка. Разве не воспитал бы я его после того, как
Тамара оставила бы нас?! Почему Тамара, зная всё это, молчала? После
того, что я узнал, я ещё больше стал превозносить её. Она стала для меня
почти святой…
Шёл июль 1839 года, а в ноябре Тамары не стало… Я сильно переживал свою
потерю, невзирая на то, что готовился встретить беду. Я не ожидал, что
всё произойдёт так скоро… После смерти Тамары у меня не стало цели в
жизни. И я просто существовал, а не жил. У меня не было увлечений, и…
помня с детства бабушкины рассказы о том, что души живут вечно, и после
смерти люди встречаются, я верил и жил надеждой, что «там» я встречусь с
Тамарой. Я верил в то, что она будет меня ждать…
Не долго я скитался в одиночестве. Через 12 лет, я тоже отправился в мир
иной, за своей любимой. Это было так: я шёл, задумавшись, что часто
случалось со мной после смерти Тамары, и, переходя дорогу, не заметил
приближавшийся автомобиль, который и сбил меня. Машины в то время были
несказанной редкостью, да и то, что я назвал автомобилем, для
современного человека трудно назвать машиной – просто четырёхколёсная
самоходная телега с рычагом вместо руля…
[1] Я шёл очень быстро… Водитель,
не ожидая столь резвого пешехода, не успел затормозить… Один лишь миг!..
Боли я не почувствовал. Но ощущение было странным, словно я очнулся ото
сна, и вот в таком состоянии, когда сон держит тебя в своих объятиях, я
вначале с интересом, а потом с недоумением, наблюдал за тем, что
происходило в низу, потому что я был почти на уровне крыш домов. Я видел
изувеченное тело, и когда в нём узнал себя, меня охватил страх, и ужас
сковал моё «тело»! Превозмогая сопротивление, я ринулся вниз. Но не
знал, что мне делать. Я хотел соединиться с тем, что оставил, но не
знал, как это сделать. Возврата быть не могло: серебряная нить,
связывающая душу и тело, оборвалась (но тогда мне это было не известно).
Я видел, как суетились люди. Мне было оказано столько внимания, что
вскоре появился врач и сухо констатировал: «Мёртв…». Моё тело было
изувечено и беспомощно, в какое-то мгновение я почувствовал к нему
отвращение, но лишь на мгновение… Я метался вокруг своего тела, и
постепенно прояснялось сознание: если я там, то что же «ЭТО», которое
вьётся вокруг меня самого?! Я чувствовал, что «ЭТО» тоже есть Я. Ведь у
этого второго меня есть руки, ноги, способность думать и передвигаться.
Как ни рассматривал я СЕБЯ, не видел ничего, лишь беловатую тень,
которая проходила сквозь всё: и людей, и предметы. Я пытался заговорить,
но меня не слышал никто; пытался кого-нибудь остановить, но моя рука
проходила сквозь касаемый предмет…
Постепенно ко мне пришло окончательное убеждение, что я умер, но… и
обрёл новую, ранее не знакомую мне жизнь. Я не был готов к подобному.
Трудно описать хаос чувств и мыслей, овладевших мной. Я неотступно
следовал за своим телом, словно оно влекло меня за собой. Я шёл за ним,
пока меня не внесли в дом; я видел, как мыли тело, одевали, видел всю ту
боль и горе, что принёс своим родным.
Отец приехал лишь в день похорон, утром. Анна была подле меня две ночи и два дня. Глаза бабушки и сестры не просыхали от слёз.
Отец оставался твёрдым, он не плакал. И лишь когда стали выносить гроб
на улицу, с его уст слетела фраза: «Это мне в наказание! Прости меня,
сынок…» Тогда я не понял, почему в наказание?.. Но отец, видимо, знал…
Надо мной совершены были все необходимые обряды...
Когда священник читал надо мной молитвенные песнопения, его слова были
для меня целительным бальзамом, ведь предназначались они мне. Я не знал
старославянского языка, да в этом нет особой нужды, важен их смысл, а не
произношение. Я не отдавал себе отчета, чем именно, но они успокаивали
меня, несли утешение. Я внимал гласу священника, и мои мысли светлели. А
когда он ходил по комнате с кадилом в руках, и запах ладана наполнял
всё пространство, мне становилось легче от того, что метавшиеся вокруг
меня тени отступали…
Постепенно пришло сознание, что «меня» - того похоронили, а этот – «я»
продолжал жить. Я понял, что перешагнул грань, которую называют
«смерть».
Я также приобрёл знание, что эта смерть даёт и рождение одновременно. С
потерей плотного тела приобретается свобода души. Но понятие свободы
относительно, здесь есть свои условности и законы, нарушить которые
невозможно. Конечно, переступить дозволенное можно, запрета нет, только
сделать это трудно… Трудно потому, что знаешь,
что нарушение
дозволенного принесёт!
Если человек за маской лица может скрыть истинные мысли и чувства, дух
же, скрывая их, деградирует, что отражается очень сильно на его лице.
Даже Ангела можно узнать: если он чист и добр – его взгляд прям и
светел, полон добра, если Ангел зол – глаза его бегают, взгляд колюч и
неприятен. Здесь нет отдельно рая и ада. Это аллегории. Потому что добро
и зло идут рядом. Но в отличие от мира земного, в этом мире: добро есть
добро, а зло есть зло. Человеку, возможно, сложно воспринять эту
истину: дух точно знает, каким будет последствие его поступка, человек
же не может определённо сказать, что ждёт его в дальнейшем.
Это отступление в моём повествовании не случайно. Хочу, чтобы дальнейшее было более понятно.
И ещё мне хочется сказать, что здесь есть всё то, что есть на Земле, и
не только… этот мир таит много интересного и необычного для
человеческого сознания. Сознание людей заключено в узкий круг, ток
(течение) временного пояса, иначе сказать есть предел, через который
могут прорваться не многие. У кого-то подобное происходит непроизвольно,
кто-то преодолевает этот рубеж благодаря упорному труду - работе над
самим собой, совершенствованию своего внутреннего мира. Многое, очень
многое зависит от того, насколько человек осознает своё положение в
Мире, значимость своей личности и, главное, от истинного его стремления и
побуждений творить что-либо.
Я несколько отвлёкся от своего «путешествия» в мир иной… Продолжение во второй главе.
---------
[1] В "газетном" варианте говорилось о гибели Николая под колёсами конного экипажа в 1851 году. В оригинале, предлагаемом Вам сейчас, повествуется о гибели его под колёсами автомобиля (современное понятие). Возникает вопрос: откуда в 1851 году взялся автомобиль? Да, первый автомобиль с двигателем внутреннего сгорания, действительно, появился намного позднее гибели Николая… Чтобы избежать подобных вопросов и критики, Геннадий Белимов, редактируя роман для размещения на полосах газеты "Волжская правда" в 2001 году, заменил автомобиль на конный экипаж. На самом деле это была самокатная конструкция – деревянная телега без двигателя, управляемая рычагами. Она спускалась с горки, а Николай, задумавшись, попал под неё. Удар не был очень сильным, но Николай упал и ударился головой о мостовую. Этого было достаточно, чтобы отойти в Мир Иной...
При выпуске полного авторского варианта, мы решили ничего не менять. В то время, когда жил Николай, он и слыхать не слыхал об автомобилях, потому что их не было совсем. Книга принята автописьмом. Николай в своем изложении тех событий, чтобы читателю было более понятно, передал информацию именно так.
Читать далее >>
1
2.1
2.2
2.3
3.1
3.2
4.1
4.2
5.1
5.2
6.1
6.2
7.1
7.2
8
9.1
9.2
10.1
10.2
11.1
11.2
12.1
12.2
13.1
13.2
14
15.1
15.2
16.1
16.2
17
18