1  2.1  2.2  2.3  3.1  3.2  4.1  4.2  5.1  5.2  6.1  6.2  7.1  7.2  8  9.1  9.2  10.1  10.2  11.1  11.2  12.1  12.2  13.1  13.2  14  15.1  15.2  16.1  16.2  17  18 

ГЛАВА 2

Первые девять дней, когда душа покидает тело, она не переходит в мир иной, а продолжает жить на Земле среди дорогих и близких людей. Так было и со мной. Несколько дней я был дома, мне никуда не хотелось уходить. Не было и сил о чём-то думать. Постепенно я освоился в своём новом состоянии. Я мог передвигаться и очень свободно. Но скорее всего не ходил, а «плавал», словно отдавшись на волю волн. С наступлением темноты ко мне приходили зрение и слух. А когда всходило солнце, всё начинало как бы удаляться, терялось в ярком свете, и я становился и слепым, и глухим. Хотя звуки доходили до меня, словно сквозь сон, но они не были чёткими и сливались в гул. С наступлением сумерек ко мне возвращалось зрение и слух, и я прислушивался, о чём говорят.
Наибольшим спокойствием обладала бабушка. Она почти всё время молилась, даже работая. Молилась она обо мне, и я внимал её словам: «Пресвятая Богородица, спаси и сохрани внучка моего на тяжком пути, огради его молитвами Твоими от чёрной нечисти, подари ему силу и смелость в тяжкий миг испытаний… Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй…» И так, то повторяясь, то ещё вспомнив о чём-то, она молилась. А то обращалась ко мне: «Николушка, кровиночка моя, услышь меня, старую. Молись родненький, молись, ты всегда был умным мальчиком и знал молитвы, читай их и проси у Господа нашего Христа, проси: «Помилуй, Господи!», - так она причитала, и мне становилось легче от этих слов.
Анна же, моя милая сестра Анна, кажется она обезумела от горя. Её стенания ввергали меня в отчаяние и зарождали во мне смятение: я был с ними, а они не видели меня, я был бодр и не чувствовал ни боли, ни тяжести в теле, а они жалели меня. Но я меньше всего нуждался в их жалости, наоборот, мне хотелось пожалеть их, потому что я чувствовал себя легко и свободно. И я пытался говорить, меня они не слышали и не видели, я пытался привлечь их внимание, но не мог: мои руки проходили через всё, к чему я прикасался. Да и сам я мог пройти через стену, как бы просочиться сквозь неё. Мне было страшно от того, что я был один среди близких мне людей.
Когда прошло первое чувство страха и неуверенности, я почувствовал рядом с собой чьё-то присутствие. Оно заговорило со мной, это живое существо. Я растерялся… Обращались ко мне, и я мог воспринимать смысл слов. Это существо имело очертания человека. С наступлением темноты я смог разглядеть его. Помню, как сейчас: он высокого роста, тёмно-русые волосы до плеч. Лицо с правильными чертами, почти идеально красиво. Что портило его внешность – это слишком крупный нос. Вообще же он производил приятное впечатление.
– Я - твой Учитель, - обратился он ко мне.
– Учитель? – я был удивлен.
– Да, Учитель. Я здесь ненадолго. Тебе пришло время покидать Землю. Ты совершишь несколько, может быть жуткое, путешествие. Но чтобы ни случалось с тобой - не бойся. Я буду встречать тебя там, по ту сторону…
– Что я должен делать? – я испытал новый приступ страха от неизвестности: что ждёт меня впереди.
– Будь стойким. До встречи… - и он исчез.
Я был в полном смятении, а в глазах всё стояла изящная фигура человека, одетого во всё белое; и в напряженной тишине ночи звенел его голос: «Будь стойким. До встречи… Будь стойким. До встречи…»
Мысли путались: «Учитель» …, «время покидать землю» …, «я буду ждать тебя там, по ту сторону» … Но я не хотел покидать Землю, где родился, жил, где встретил любовь. И впервые за несколько дней я вышел на улицу, и не во двор, а вообще вышел из дома. Я плыл мимо знакомых мне мест: дома, улицы – всё плыло подо мной. Было поздно, и во многих домах огни были уже погашены. А вот этот сквер, где мы так часто гуляли с Тамарой, а вот и Волга - сколько раз мы были здесь. Сколько воспоминаний обрушилось на меня... И радость и боль…
Поддавшись нахлынувшим чувствам, я перестал замечать, что происходит со мной. А меня всё несло, несло… Находясь в горизонтальном положении, я плыл. Куда меня несло – не знаю, я почти не замечал, что происходит внизу. Я - романтик по природе, и очаровательная картина, открывшаяся моему взору, вырвала меня из отсутствующего состояния.
Зеркальная гладь воды изредка морщинилась от набегающего ветра. И отражение огромной луны оживало, оно лилось словно серебро. А на берегу поднималась небольшая скала, она осторожно входила в воду, и на ней, неизвестно каким образом, росла сосна. Огромная и величественно красивая, она поражала своей мощью, силой. Далее скала переходила в более ровную местность, сплошь покрытую лесом. Я был зачарован этой красотой.
Но где я нахожусь? Где я? Ещё на Земле, или уже там? Но где же тогда Учитель? Мне стало жутко, и я захотел вернуться домой. Через мгновение я был там, куда так хотел попасть. В доме было тихо. Все спали. И мне почему-то стало душно и тесно в доме. Стены давили на меня, а настенные часы, их ход: так – так – так - так… – приводили меня в уныние. Я вышел из дома и бродил по городу, если можно сказать: «бродил», я плыл, плыл по воздуху, как по волнам реки, находясь всё также в горизонтальном положении. Когда первые лучи солнца озарили Землю, я вернулся домой.
Бабушка была уже на ногах и вместе с Анфиской хлопотала у печи на кухне. Анна спала. Её лицо было спокойно. Я подошёл к ней и попытался провести рукой по лицу и подул, как раньше, когда мы были маленькими и жили у бабушки, я будил её так. Не знаю, почувствовала ли она это прикосновение, но моя милая сестричка во сне улыбнулась, и эта улыбка наполнила меня радостью.
Чем ярче было солнце, тем более далекими становились мои родные. Голоса, суматоха в доме… Анна, бабушка, отец, Тамара… мама… Учитель… Перед глазами всё плыло. Я силился сопротивляться, но не мог. Меня словно вихрь закружил. Отчаянно пытаясь сопротивляться, я совсем выбился из сил, и тогда почувствовал, что меня куда-то несёт. Мне казалось я парил, испытывая лёгкость. Обессилев, я больше не сопротивлялся. Что-то неведомое влекло меня всё вверх и вверх. Постепенно увеличивалась скорость, я почти перестал ощущать своё «тело», а навстречу мне нарастающей волной неслось странное звучание: не то дробь барабана, не то звон колоколов - всё это сливалось воедино. Мне казалось, что я оглохну от невообразимого шума. Но вот всё это позади, хотя ещё болезненно отдаётся где-то внутри меня.
После ужасающего шума и захватывающей дух скорости, мне показалось, что теперь наступила безмолвная тишина, и темнота мягко окутывала меня. Несколько придя в себя, я осмотрелся. Здесь было достаточно света и не так уж тихо, как показалось вначале. Я продолжал двигаться, но очень медленно. Я двигался по Млечному Пути или по Долине Перехода. Это название я узнал позже от Учителя.
Двигался я по дороге неровной, изрытой. Вдоль дороги росли деревья, так похожие на ольху. Уже зеленела молодая листва, но в дорожной пыли проглядывали опавшие ольховые сережки, и мне казалось, что они едва уловимо похрустывают под ногами. Должно быть, здесь была весна.
Моя земная жизнь оборвалась 4 сентября 1851 года. Немного я не дожил до 36 лет.
Там, на Земле, была осень. И хозяйка осени - рыжая девица с грациозной походкой и зелёными глазами - уже коснулась природы своей рукой. Лёгким золотом подёрнулись берёзы, и клёны покрылись багрянцем…, пожухла трава… Здесь всё было иначе. Прозрачный звенящий воздух был пропитан запахом весны.
Продвигался я очень медленно, но и спешить не хотелось. Вскоре я заметил идущих мне навстречу двух людей. Один в белых одеждах, как Учитель, и я подумал, что это за мной, но ошибся. Другой шёл, понуро опустив голову. Это была женщина. Она одета просто: длинное лиловое платье бесхитростного покроя, слегка ободранное по подолу. Ноги немного сбиты. Должно быть она проделала долгий изнурительный путь. Её вид был подавленный. Идущий рядом с ней что-то убедительно говорил ей. Они не обратили на меня ни малейшего внимания. Я немного приостановился и посмотрел им вслед. До меня донеслась одна фраза, поразившая меня:
– Ты немедленно должна вернуться. Ты нужна детям. Их трое у тебя, подумай о них. Как будут они жить без тебя? Ты так хотела сына и он увидел свет и жизнь, а ты хочешь покинуть его, не приложив к груди?..
– Я не хочу возвращаться… - это был скорее стон, и именно это поразило меня.
Но какая-то сила повлекла меня снова вперёд. Впереди виднелось какое-то селение. Когда я подходил к нему, человек в белых одеждах, которого я видел не так давно, обогнал меня. Он был один. Что же стало с той женщиной? Но я не успел поразмышлять об этом… Откуда-то вылетела ватага мальчишек – подростков, они с криками пронеслись мимо меня. Что гнало их? Я предстал перед безобразным человеком, или тем, что от него осталось… От существа несло смрадом разложения. Лицо было искажено, всё в язвах, а кое-где сквозь драную одежду проглядывали кости. Это чудище злобно огрызнулось мне:
– Свеженький… - и продолжило свой путь преследователя за убегавшими.
Я шарахнулся от него в сторону и поспешил быстрее удалиться, от этого места. Не успел я оглянуться, как селение осталось далеко позади. Я продолжал продвигаться всё дальше и дальше. Заросли ольхи вдоль дороги становились всё реже, и ощущалась жара. Чем дальше я двигался, тем жарче становилось. Хотелось пить, но нигде не было видно ни ручейка. Лишь изредка попадались иссохшие кустарники. Дорога стала ровней, но от этого идти стало не легче. Земля под ногами отливала глянцем и нестерпимо жгла подошвы. Чтобы меньше чувствовать жар, я постарался насколько это возможно двигаться быстрее. Это принесло некоторое облегчение. Силы постепенно уходили от меня. У меня возникло желание упасть на эту раскаленную землю и остаться здесь. Силы были на пределе. Как вдруг я услышал за собой хрипловатый голос:
– Привет, свеженький! Не думал, что ты так далеко уйдёшь, насилу догнал.
Я оглянулся. Это было то чудище, что попалось мне на глаза в селении. Я испытал приступ тошноты. В раскалённом воздухе смрад, идущий от этого получеловека, был ужасающим. Должно быть отвращение отразилось на моём лице, и чудище широко улыбнулось, если это можно было назвать улыбкой, обнажив беззубый рот:
– Что? Не нравлюсь! Но это, брат, ничего, догоняя тебя я устал, так ты донесёшь меня, куда я тебе скажу, - и чудище стало приближаться ко мне.
Не знаю, откуда взялась у меня такая прыть, но я вмиг оказался достаточно далеко от него. Это озлобило его, и он прорычал:
– Всё равно ты будешь мой! Ты понравился мне, и я не оставлю тебя! – И он немедленно пустился преследовать меня. Было жутко. Первый страх прошёл, и я с ещё большей силой почувствовал, что слабею. Жара стала просто давящей, а чудище неслось за мной, и расстояние между нами всё сокращалось. Большего я вынести не мог!
– Господи, помилуй! – вырвалось из моих уст. Это был зов сердца.
На какой-то миг я почувствовал, что куда-то падаю. Потемнело в глазах. Потом какой-то толчок…, и я снова оказался не далеко от уже пройденного селения. Только теперь я был на развилке дорог. Ужаснувшись увиденным, я не заметил, что дороги расходятся, и, желая уйти подальше от чудища, попал к нему. Я сошёл на другую дорогу и продолжил путь. Вскоре я услышал журчание воды и испытал неописуемый восторг! Это было спасение – вода. Я утолил жажду и немного отдохнул, сидя под большим деревом у родничка, бьющего из-под сизого камня.
Силы возвращались ко мне, и я почувствовал голод. Присмотревшись, я увидел в траве белые глазки земляники, а кое-где проглядывали красные бусинки ягод. «Возможно ли это? – Пронеслось у меня в голове, - не брежу ли я»... Но голод давал о себе знать. Я встал и прошёл на поляну. Раздвигая руками траву, я собирал ягоды и с жадностью поедал их. Не скажу, что насытился, но стало легче. Можно было продолжить путь.
Как долго я шёл - не знаю. Снова подступала усталость. Хотелось есть. Вдали виднелось поселение, но сколько не спешил я к нему, оно не становилось ближе. Рассудок мутнел. И тут в воспалённом мозгу всплыла картина: бабушка, она молилась: «Ты всегда был умным мальчиком и знал молитвы…»
Первое, что пришло на ум, – «Отче наш…». Сначала слова терялись, я не мог вспомнить, что следует зачем. Сбиваясь, я начинал читать молитвы снова и снова. Когда же я смог полностью прочесть молитву, то оказался у самого селения. Дома не были хорошо ухоженными, всё производило впечатление, что здесь живут временно, и лишь кое-где во двориках благоухали цветы, и царил порядок. Людей почти не было видно, а те, кто видел меня, не обращали на меня внимания, должно быть привыкли к таким путникам, как я. Около одного домика у забора на лавочке сидела женщина. Я решил подойти и попросить хоть корочку хлеба. Я свернул в её сторону и, когда почти подошёл к ней, она зло глянула на меня, поднялась и ушла в дом. Какое-то время я подождал, не выйдет ли? Но напрасно. И я стал ходить между домов, приглядываясь, кто же здесь живёт, и что это за люди.
Я никогда не просил милостыню, а теперь был вынужден опуститься до этого. К тому же спускались сумерки, и надо было подумать о ночлеге, хотя я мог бы поспать где-нибудь на земле, было тепло. Пока я размышлял о том, что для меня нестерпимо просить о подаянии, я почти прошёл всё поселение. У забора одного из опрятных домиков стояла девушка. Её глаза были лучистыми и приковывали внимание. Она с аппетитом ела яблоко, оно было душистым, и я ощущал его аромат, а ещё одно она держала в руке. Мне показалось, что она уже давно наблюдает за мной. Я решился заговорить, искренне ей улыбнувшись:
– Поделись яблоком, прелестное создание!
– Я вижу - ты голоден, а путь твой долгий ещё. Заходи, - она так просто пригласила меня войти в своё жилище, что я оторопел.
– Ты не знакома со мной, а предлагаешь войти в дом. Не боишься? Ведь по дорогам разные ходят…, - и я вспомнил то зловещее чудовище.
– Ты не злой. Пока ты путник. Проходи же, - и я проследовал за ней в дом.
Девушка принялась хлопотать на кухне, а я мог дать себе возможность расслабиться и отдохнуть. За делом она расспрашивала меня. И за всё время, встретив подобное участие ко мне, я рассказал ей кое-что о том, что пережил. Она слушала внимательно, то улыбаясь, то бледнея. Потом я решил спросить её. Кто она и где я нахожусь?
– Меня зовут, Ядвига. Я полька, - ответила она мне и добавила, - Ты ешь. В той комнате я приготовлю тебе постель, а утром продолжишь путь. Тебе надо отдохнуть, а я не буду утомлять тебя своим присутствием, отдыхай.
И прежде, чем я успел что-либо возразить, она вышла. Я слышал, как хлопнула входная дверь. Почему она ничего не сказала мне, и что вызвало в её сердце боль, ведь она о чем-то хотела рассказать мне, но ушла.
Мой ужин был прост: картошка, отваренная в мундирах, и солёные огурцы. На какое-то время мне показалось, что я дома, и вот сейчас в проёме двери появится Анфиска с крынкой молока в руках и скажет: «Вот, молочка из погреба достала, сорванец ты эдакий, хоть и шалишь ты, а люблю я тебя».
От воспоминаний стало грустно. Я доел, что оставила мне Ядвига, и прошёл в другую комнату. Постель была постлана, и, не задумываясь, я разделся и лёг спать. Сон сразу овладел мной.
Проснулся я от лёгкого прикосновения. Кто-то будил меня. Не сразу поняв, где нахожусь, я увидел перед собой златовласую Ядвигу.
– Тебе пора отправляться в дорогу, - тормошила она меня.
Повторять дважды не было нужды... Пока я завтракал, Ядвига смотрела на меня и молчала. Я пытался спросить снова, где же я нахожусь, но мой вопрос разбился о холодную стену молчания. Когда же я собрался выходить из дома, поблагодарив за тёплый приём и участие, она, оттолкнувшись от стены, схватила меня за руку.
– Будь осторожен в пути и молись, это поможет, - выпалила она на одном дыхании и, отпустив мою руку, легко подтолкнула меня к двери.
Я хорошо отдохнул, и идти было легко.
Но вскоре я снова заметил, что сбился с пути. Так мне казалось: дорога становилась всё уже и уже, а заросли ольхи всё гуще. А потом уж тропинка оказалась под моими ногами вместо дороги, а ольху сменил ельник, да такой густой, что день, казалось, померк. Тропинка вилась между деревьев, и, чтобы не сбиться с неё, мне приходилось продираться сквозь колючие лапы елей, могучих и угрожающих, давящих своей высотой и мощью. Я ощущал почти физическую боль: ветки хлестали по рукам, лицу, плечам; иголочки болезненно впивались в тело. Тропинка стала извиваться и очень часто разветвляться, и мне приходилось, положившись на волю Божью, идти наугад. Я читал все молитвы подряд, которые приходили на ум. Но идти было не легче. Не знаю, как долго я так шёл, пока силы не оставили меня. И тогда я, свернувшись клубочком, опустился на мох, прямо там, где стоял, и сразу уснул. Проснулся я скорее от сырости и холода, чем от желания просыпаться. Я открыл глаза и не поверил тому, что мне привиделось: в нескольких метрах от меня виднелся просвет. Я спасён! Меня бил мелкий озноб, перед глазами всё плыло и, в довершение к этому, стоял туман. Я вышел на поляну и, словно маленький ребёнок, стал бегать, размахивая руками. Стало легче; тепло возвращалось ко мне. Хотя я не чувствовал: холодные мои руки или тёплые, они, казалось, были лишены возможности нагреваться или остывать. Я просто физически ощущал тепло, так же, как чуть ранее холод и сырость.
Очень хотелось есть. Я поискал на поляне ягоды, но ничего не нашёл, зато мне попалась семейка сыроежек. Я никогда не ел их сырыми, но делать было нечего – пришлось съесть. Пока я пережёвывал грибы, почти не ощущая их вкуса, туман рассеялся, и я смог разглядеть, куда же вышел.
Радости поубавилось: это была не просто поляна, а, скорее, степь, степь бескрайняя. Я должен был идти, но куда? Учитель..., где же ждал он меня, где была та сторона, где он должен был встречать меня? А может, я сбился с пути? Меня стало одолевать сомнение, и ужас сжимал тисками горло. Я был один, совсем один. Возвращаться через лес к дороге, по которой я шёл, было бессмысленно. Я бы не смог найти её. Поднявшись, я побрёл, не думая, куда иду и куда выйду. Как долго я брёл так - не ведаю, только бескрайняя степь, открывшаяся моему взору, не была такой уж бескрайней.
Я увидел человека, идущего в дали. Сначала обрадовался, но вспомнив, то «чудище», немного охладел, и решил идти за ним на расстоянии, не привлекая к себе внимания.
Но не тут-то было! Я хоть и шёл медленно, но не сразу понял, что он стоит, а я иду ему навстречу. Он словно поджидал меня. Деваться было некуда, и я решил идти. Немного не дойдя до старичка, я оказался на дороге. Человек с интересом разглядывал меня. Я тоже не скрывал своего любопытства к его особе. Это был низкорослый старичок, одет небрежно. Старомодный камзол неопределённого цвета помят и в пятнах. Обветшалые штаны заправлены в начищенные сапоги, отливающие глянцем, словно вышедшие только что из-под щётки обувщика. Волосы тёмные с проседью, спутанные и грязные. В них была труха и еловые иголочки. «Должно быть тоже ночевал в лесу», - предположил я. И он словно понял меня:
– А ты как думал, мил человек? Тебя одного носит по этим местам, где тропы так спутаны, что и не знаешь, куда идти?
Вроде бы он говорил ободряющие слова, но у меня по спине пробежал холодок. Вид этого старичка не внушал мне доверия. Лицо с мягкими чертами почти приятно, но глаза! Волосы на голове начинали шевелиться, когда я встречался с ним взглядом. А голос совсем не старческий: чистый, звучный, звенящий как металл.
Я хотел обойти его и продолжить путь по дороге, на которую вышел, но он схватил меня за руку повыше локтя, да с силой, заставившей усомниться в его старости и дряблости.
– Куда ты спешишь? Пойдём вместе! Я могу многое показать тебе.
– Отец, - обратился я к нему вежливо, - дороги у нас с тобой разные. Иди, куда шёл, да и я спешу.
Моя вежливость привела его в ярость.
– Какой я тебе отец? Тоже мне - сын нашёлся!
Его глаза яростно бегали. Потом, немного поубавив пыл, он стал совсем «добреньким».
– Не принимай близко к сердцу, разошёлся я малость. Это бывает со мной. А то и правда, пойдём со мной, места райские покажу, нужды ни в чём знать не будешь.
Соблазн был велик! Я сбился с пути, потерял Учителя, чувствовал себя разбитым, и голод давал о себе знать. Но не нравился мне что-то этот старичок, не так уж он был слаб и беззащитен, каким выглядел. А сапоги? Дорога пыльная, ночевал, должно быть, в лесу; в волосах иголочки еловые, а сапоги аж блестят. Тут что-то не так…
– Что ж ты сам в годах уже, а всё ходишь, бродишь не весть где. Места-то райские, что не держат? Пора бы и осесть.
Его глаза вспыхнули яростью, но заговорил он елейно, хоть и звенел металл в голосе.
– Да я вот, таких, как ты: заблудших, собираю. Работнички мне нужны.
– А что ж у тебя за работа?
– Пойдём, всё узнаешь, увидишь сам. Сработаемся - нужды ни в чём знать не будешь. Всё, что пожелаешь, будешь иметь. Пойдём, пойдём, не пожалеешь, - лепетал он, похлопывая меня по спине.
От прикосновения его рук холод парализовал меня. Мы разговаривали и потихоньку шли. А тут я чувствую, что не могу двигаться, а старичок смотрит мне в глаза и что-то бормочет, однако я слов разобрать не могу. Совсем онемел. В голове пронеслось: «Да не сам ли это Сатана? Господи, спаси меня от нечистой силы… Господи, спаси!» Как оковы спали с рук. Помню, как бабушка крестила дорогу, когда чёрная кошка перебегала путь, и причитала: «Свят, свят, свят». Так и у меня непроизвольно правая рука чертила в воздухе крест, и я шептал: «Свят, свят, свят».
Старичок разразился диким хохотом.
– А ты что думал: Боженька тебя тут встречать будет в свои объятия? Здесь я хозяин, слышишь – я! – громыхал он, пока совсем не исчез из вида.
Я мог двигать руками, вертеть головой, но не мог сдвинуться с места. Мои ноги словно срослись с землей. Мне стало жутко.  «Старичок» исчез, а путы свои с меня не снял. И тут я услышал со стороны голос, всё тот же, звенящий металлом:
– Ты мой! Слышишь?! И будешь стоять тут, пока я не сжалюсь над тобой. Не захотел подобру идти со мной, пойдёшь силой.
Я огляделся - никого не было; кожа стала гусиной от страха, охватившего меня. А в воздухе громыхал его хохот, ужасающий хохот. Я невольно осенил себя трижды крестом, шепча: «Господи, помилуй; Господи, помилуй; Господи, помилуй» … И… о, чудо! Я почувствовал легкость во всём теле. Пошевелил ногами - они двигались свободно. Я возликовал! Но тут передо мной появился снова этот «старичок», вне себя от ярости:
– Так просто ты от меня не уйдёшь! Ты выиграл в этот раз, но теперь очередь моя.
Должно быть, я изменился в лице и он захохотал:
– Ха – ха – ха! Нет, не сейчас! Ты можешь идти, куда захочешь. Но я ещё найду тебя…- и он исчез так же внезапно, как и появился.
Я, что было сил пустился прочь от этого злосчастного места. Но, наученный горьким опытом, уже внимательно следил за дорогой, чтоб снова не свернуть куда-нибудь не туда, хотя где верное направление, я не знал. Вдоль дороги попадались небольшие колки берёзы и осины вперемешку. Кое-где к дороге склоняла свои ветви ольха. У меня потеплело на сердце: снова ольха, как и вначале пути, и я пытался себя этим успокоить. Места были благодатные. У родничка, испив воды, я немного притупил чувство голода. Это чувство, что я голоден, не давало мне покоя, как будто я никогда и ничего не ел. Я сошёл с дороги, заметив в траве яркие бусинки земляники. Сколько я ни ел ягод, чувство сытости не приходило, и я продолжил путь. Чтобы отвлечься от мыслей о еде, стал петь, как напевала Анфиска, ополаскивая бельё в реке:
«Лебёдушка белая, Сизый голубок…»
Я так увлёкся воспоминаниями, что не заметил идущих мне навстречу двух человек. Они были одеты в белое, но не шли, а, казалось, плыли над дорогой. Они смотрели на меня с интересом. Должно быть я пел слишком громко, и они это слышали. Я сконфузился и замолчал. Решил, что больше петь не буду, а то слишком много привлекаю внимания. Пока я сообразил, что они так похожи на моего Учителя, и у них наверняка можно было бы узнать, на верном ли я пути, путники были уже далеко.
Всё было бы хорошо, меня не мучили ни жажда, ни жара, ни холод, но… нестерпимо хотелось есть. И, чтобы отвлечься, я стал думать о Тамаре и даже ругал себя за то, что только теперь вспомнил о ней. Ведь я так любил её, наверное она уже знает, что я где-то здесь, и, может быть, выйдет навстречу мне. Я так явно представил её идущей мне навстречу, что отшатнулся от женщины, которую не заметил на дороге.
– Ты что: слепой? – спросила она не без зла.
– Да нет, просто задумался. Извините, - пытался я робко оправдаться.
– А о чём думал, если не тайна?
– О любимой, - не задумываясь, ответил я.
– Ты видел её?
– Нет, но хочу найти.
– Послушай, голубчик, зачем идти куда-то, искать неизвестно что, когда я рядом. Иди ко мне, и я буду любить тебя ещё жарче, чем твоя возлюбленная, - и, прежде чем я сообразил о её намерениях, девица повисла на мне. Её руки обвили шею, а губы жадно тянулись к моим. Это было мерзко. Я с силой оттолкнул девицу от себя, да так, что она, никак не ожидавшая такого оборота, полетела в дорожную пыль.
– Ты что, совсем ошалел? – простонала она.
«Всё-таки это была женщина, и она, наверное, больно ударилась», - подумал я, решив помочь ей подняться. Но это было глупой ошибкой.
Она воспользовалась моей добротой и, когда я протянул ей руку, предлагая встать, с силой дёрнула меня на себя. Я потерял равновесие, и мы оба покатились по земле. Девица оказалась очень вёрткой, она как угорь ускользала из моих рук, и мне пришлось собрать все силы, чтобы подмять её под себя. Она же рвала на мне одежду и пыталась завладеть моим ртом. Мне удалось завладеть одной её рукой, что слегка парализовало её действия. Свободной рукой я сжимал ей горло до тех пор, пока она не ослабла. И только тогда я отпустил её. О, нет! Конечно, я не думал её убивать. Я был далёк от подобного, но у меня не было другого выхода. Иначе бы я не избавился от её присутствия.
Девица, бормоча угрозы, и держась за горло, пыталась отползти от меня.
Я отряхнулся. Видеть себя со стороны я, конечно, не мог, но вид у меня был плачевный. Разъярённая фурия порвала на мне всю рубашку. Рукава жалко обвисли. И, выругавшись про себя, я снял с себя рубаху и бросил девице в ноги. Она схватила её и стала жадно целовать, всё так же сидя в дорожной пыли; а я пошёл прочь.
Похоже, я здесь приобретал себе врагов, один лучше другого, коварных, каждый по-своему. Кроме Ядвиги я ни с чьей стороны не встречал к себе участия, да и она не была искренна со мной. Я чувствовал себя одиноким, совсем покинутым. И лишь мысли о Тамаре как-то утешали меня. А потом вспоминалась мама. Я почти не помнил её. Её лицо обрамляли белокурые волосы, этим Анна очень похожа была на неё, как говорила бабушка. Её облик рисовался мне смутным. И я подумал: «А ведь и мама где-то здесь, мне только надо найти Учителя, и тогда я смогу найти и её, и Тамару…»
Я предался мечтаниям и не заметил, как день сменила ночь. Вечерняя прохлада была ощутима, ведь по пояс я был наг. Надо было найти место, где можно было укрыться. Я сошёл с дороги и пошёл в сторону леса. Я вглядывался в деревья, надеясь найти дупло. И я нашёл то, что искал: огромный вековой дуб, а в стволе зияла тёмная дыра. Дупло было достаточно большим, но не настолько, чтобы я мог свободно в нём поместиться. Я осмотрел дупло, на ощупь нарвал травы и застлал дно в дупле. Кое-как мне удалось влезть в него, но находиться здесь я мог, только сидя на корточках. Я смирился с этим. Голод не давал мне покоя, неудобная поза – ноги совсем затекли, но усталость взяла верх над неудобствами, и я погрузился в тревожный сон.

Разбудил меня неясный шум. Он всё нарастал. Я хотел вылезти уз дупла, но не смог – ноги онемели. Я попытался выглянуть, насколько это возможно. Картина, представшая моему взору, привела меня в трепет…
«Старичок», тот самый «старичок»! Он катил по земле, пиная, что-то живое и стонущее. Я пригляделся, это была девушка, она молила о пощаде:
– Отпусти меня, отпусти! Мне больно… Мама, мамочка, помоги мне…, мне больно…
А он злорадствовал:
– Когда с соседским парнишкой в соломе валялась, маму не звала, больно не было! Когда в реку входила, о маме не думала, не звала, так что теперь вспомнила? Нету здесь твоей мамочки, нету! – громыхал металлический голос.
Больше я ничего не видел, но ещё было слышно:
– С ним была, а со мной не хочешь? Только по-моему будет! Как я захочу и скажу, иначе не жди пощады! Ха – ха – ха! – эхом разнеслось по лесу.
Всё стихло, а я не мог прийти в себя от увиденного, и онемевшие ноги не хотели повиноваться мне. Кое-как с трудом я выбрался из дупла, скорее скатился; ног не чувствовал.
Трава под дубом была высокая и мягкая, она приятно касалась тела, и я испытал почти блаженство, выпрямившись во весь рост. Было спокойно и тихо, лишь щебет птиц нарушал торжество леса.
Я снова почувствовал голод. А значит, надо было идти. Я встал, в глазах потемнело, но я устоял на ногах, хоть какое-то время всё плыло. Казалось, земля уходит из-под ног. Приступ лёгкой дурноты прошёл внезапно, как и накатился на меня. Снова я вышел на дорогу и продолжил путь.

<< На предыдущую страницу    Читать далее >>

1  2.1  2.2  2.3  3.1  3.2  4.1  4.2  5.1  5.2  6.1  6.2  7.1  7.2  8  9.1  9.2  10.1  10.2  11.1  11.2  12.1  12.2  13.1  13.2  14  15.1  15.2  16.1  16.2  17  18