Люди были здесь самые разные. Но больше в потрёпанной одежде, уставшие и
измождённые. Кто-то разговаривал, но больше молчали. Кое-кто куда-то
уходил, кто-то приходил. Обстановка была давящей. Я закрыл глаза и
погрузился в дрёму. За мной придут, наверное, не скоро, думал я.
Из состояния задумчивости меня вывел сначала общий шум, а потом
наступившая звенящая тишина. Приподнявшись, я, как и все, устремил
взгляд на ворота. Они были открыты, из них вышла женщина. Красивая, в
белой одежде, она походила на Ангела с картины. Всё внимание было
приковано к ней. Она обвела взглядом молчавшую толпу, почти ни на ком не
останавливая взгляда, и мелодичным голосом назвала два имени. Поднялись
двое: две женщины. Одна была более сильной, она поддерживала другую,
чтоб та не упала. Так они подошли к женщине в белом, та взяла за руку
совсем обессилившую женщину, и они вошли в ворота. По толпе пробежал
лёгкий ропот, послышались вздохи. Ещё трижды открывались ворота, и
кто-то уходил с красивой женщиной в белом.
Не зная, что делать, я решил осмотреть содержимое сумы, которую дал мне
Учитель. В ней было несколько лепёшек и яблоки. Я достал лепёшку и,
вприкуску с яблоками, принялся кушать. На меня сразу устремилось
несколько жадных взглядов. «Люди голодны», - подумал я и предложил им
немного еды. Ко мне ринулась женщина средних лет и юноша-подросток,
потом подходили ещё, и моя сума вмиг опустела. Получив кому что
досталось, каждый вернулся на своё место. Рядом со мной остался
подросток. Рубаха на нём была грязная, рукава на локтях зияли дырами,
штаны обветшали и лохмотьями свисали от колен. Волосы цвета льна были
взъерошены и спутаны. Почувствовав, что я его рассматриваю, он рукой
попытался привести в порядок торчащие пряди волос, но они только ещё
больше топорщились. Вид у него был забавный, и я улыбнулся подростку.
Это, видно, ободрило его, и он спросил:
– Ты давно здесь?
– Нет, недавно пришёл.
– Я так и подумал, иначе ты не стал бы делиться едой. Кто знает, сколько тебе ждать придётся…
– Я как-то не подумал об этом. А ты давно здесь?
– Я-то? Давно. Шестой годок жду. За мной выходила она, да я за яблоками
бегал; вот теперь и не знаю, позовут ли вообще. Пропустил я своё время.
Накатившуюся волну молчания снова нарушил подросток, говоря, как бы думая вслух:
– Вот и голодают многие. Видел, вон женщина, едва идти могла. Совсем из
сил выбилась. А ты - добрый, - сказал он, оборачиваясь в мою сторону.
– А ты нет? – слукавил я.
– Не знаю… Тяжело мне, понимаешь?
– Отчего же так?
– Да друга я зарубил за девчонку. Она нравилась мне, а он испортил её, вот и отомстил…
– А сам как тут оказался? Молод ещё ведь…
– Её отец вилами замахнулся на неё, кричал, что опозорила она род их, и
меня вплёл: я де виновник. Да мне-то что, я ни при чём; видеть не мог,
что отец её убьет, вот и кинулся, чтоб закрыть её собой. Она… Она на
соломе в сарае лежала, совсем без чувств… - подросток погрузился в
воспоминания, я не прерывал его. И он продолжил:
– Её-то сберёг, да не знаю, прав ли? Умереть бы ей лучше, каждый в лицо
случившимся тычет… Выдержит ли?! Да ещё и сынишку родила… Я на Землю
хожу иногда, её повидать… В тот день кое-как узнал от неё, кто этот
подлец. Когда имя услышал – в ярость пришёл… И это друг называется! –
бросил мальчишка в сердцах. - Вот и зарубил я его, а потом испугался,
кинулся было прочь, да споткнулся, упал и головой о камень… Нечего
больше не помню… Только чьё-то лицо, искажённое болью произнесло:
«Покарать решил, да самого Бог покарал».
Помолчав, он сказал:
– Вот так-то вышло.
Больше ни о чём поговорить не удалось. Снова над толпой пронёсся гул, и
повисла тишина. Ворота открылись, и вышла женщина в белом. Она смотрела
на меня и ни на кого более. Мальчишка подтолкнул меня.
– Вставай! Это за тобой. Видишь, на тебя смотрит.
Я поднялся и пошёл навстречу женщине, она, улыбнувшись, позвала:
– Иди за мной, Николай.
В спину я услышал голос мальчишки.
– Я же говорил, добрый ты… Я - Герман, слышишь, Герман! Может, свидимся когда, - почти кричал он.
Мне хотелось оглянуться и сказать ему что-нибудь ободряющее, но я не
мог, меня влекло вслед за женщиной. Но и к мальчишке я испытывал чувство
привязанности, несмотря на то, что он кого-то убил.
Ворота, к которым подходили, были, пожалуй, металлические; казались
массивными и тяжёлыми. По ним вился кованный замысловатый узор. Ворота
не были полностью открыты. Они могли впустить лишь двух-трёх человек,
идущих рядом. В воротах, но уже по ту сторону, стояли два сказочных
существа. Рослые юноши, белокурые; с красивыми чертами лица и мягким
взглядом голубых глаз. Они были во всём белом, лишь чуть виднелись стопы
из-под одежды, перехваченные золотистыми ремешками от пальцев к
щиколотке. Но что поразило меня больше всего – это огромные белые крылья
за спиной у каждого. «Ангелы!» - пронеслось у меня в голове. Один из
них сменил идущую рядом женщину. Потом едва уловимым жестом остановил
меня и указал рукой в сторону. Посмотрев, куда мне указывал Ангел, я
увидел Учителя. Он шёл мне навстречу.
Учитель жестом пригласил следовать за ним.
– Ты вошёл в Небесную Страну сразу. Это хорошо. Хороший знак. Но где и
как ты будешь жить, зависит от встречи твоей с Всевышним. А пока пойдём
ко мне. Мой дом - не роскошный дворец, но места на двоих вполне хватит.
Он взял меня за руку, и мы перенеслись к его дому. И правда, домик был
невелик. Стоял он, по-видимому на окраине города. Дом обрамляла
изгородь из кустарника, похожего на тот, что я видел около дома Марты, и
Бена. «Как они там?» - подумал я, вспомнив о них… Мы вошли во двор
дома. Крылечко невысокое, обвито странным растением: темно-зелёные
листья сердечком, а среди них, словно звёзды на вечернем небе, слегка
голубенькие цветочки-колокольчики. Под окнами дома росли цветы, стройные
и высокие, разной формы и цвета.
– Это георгины, - сказал Учитель, заметив, что я рассматриваю их, - мои самые любимые цветы… После роз, конечно, - добавил он.
Обстановка в доме была простой, без роскоши. Но здесь царил порядок, как
будто кто-то только что прошёлся, убирая и расставляя всё на места.
– Вот так я живу. Проходи и будь как дома.
Несколько дней, проведённых в доме Учителя, показались мне блаженством.
Однажды Учитель, взяв меня за плечи, сказал: «Смотри». У меня в глазах
на миг потемнело, а потом я увидел бабушкин дом. Во дворе стояли столы,
за ними сидели люди. Сквозь какую-то завесу, разделявшую меня с
Учителем, я услышал его голос.
– Прошло сорок дней. Тебя вспоминают.
Мне показалось, что я вдохнул запах щей и куриного бульона. Различил дух
блинов и чая, заваренного травами. Это переполнило меня каким-то
непонятным чувством.
Всё исчезло, и теперь я видел только комнату и Учителя. Но я не мог
понять, что же за чувство переполняло меня… Сытость! Я был сыт и совсем
не ощущал голода. А я уже стал привыкать к нему. Сколько бы я ни ел - не
наедался. Учитель говорил, что со временем привыкну.
Мы часто ходили с ним гулять. За домом, невдалеке раскинулся молодой
лесок. Там Учитель объяснял мне, как надо правильно передвигаться,
рассчитывая энергию на путь. Но у меня не совсем это получалось: на
небольшие расстояния я передвигался легко и точно, а на более далёкие -
то оказывался дальше, то не доходил до них.
– Как только почувствуешь, что такое сила твоего тела, так всё встанет на свои места, - ободрял меня Учитель.
Дома я помогал ему ухаживать за цветами и небольшим садом. Это
доставляло мне радость. Он много, очень много говорил мне о том, чего я
не знал, но об этом у меня ещё будет время рассказать.
Однажды, вскоре после того, как Учитель показал мне поминки в сорок дней
за меня, проснувшись, я увидел на столике у окна большой букет душистой
сирени. Я ахнул! Мне очень нравилась сирень, именно такая – с розоватым
оттенком. Заворожённый, я смотрел на это чудо, неизвестно откуда
взявшееся.
– Это тебе в день рождения, Николай! – сказал Учитель.
– Мне? Но…
– Это не от меня, - оборвал меня на полуслове Учитель, - это твоя сестра
Анна. Она вспомнила, что у тебя сегодня день рождения, а ещё, что ты
очень любил сирень, но осенью нет сирени. На Земле - нет, но здесь
возможно всё. Это её подарок тебе.
– О! – у меня не нашлось слов для ответа. Я лишь, подойдя к столу, опустил лицо в благоухающий букет.
– Каждый раз, когда вспоминают дату твоего рождения, появляются цветы.
Таков обычай, если хочешь, - говорил Учитель, - и так будет, пока помнят
твой день. Он важен, очень важен. Ведь в этот день душа обретает плоть и
живёт в ней. Эта жизнь даёт возможность приобрести любовь и оставить
продолжение своего рода: плоть от плоти. Со временем ты поймёшь, что
значат эти слова! – закончил он, немного с грустью в голосе.
Мне предстояло ещё многое познать. Но, прежде всего, была встреча с
Богом, со Светоносным Существом, от которого исходили Тепло и Любовь.
Каждая душа предстаёт перед Ним в своё время. Кто-то - чуть ранее,
кто-то - чуть позднее. Это происходит непременно в течение полугода
земного исчисления. Я же к этой встрече был готов далеко не сразу. Да и
когда я предстал перед Ним, я не знал, как себя вести и что говорить,
так как не знал, чего Он потребует от меня…
Я не знаю, как мне передать описание Его. Это самое сложное из всего
повествования, потому что не хватает слов или выражений, чтобы в
сравнении описать Увиденное. Я не видел лика Всевышнего. Свет,
исходивший от Него, не слепил меня, но был таким лучезарным, что под ним
черты лица Всевышнего делались как бы невидимыми или неосязаемыми.
Страх, который сковывал меня, улетучился, я испытывал спокойствие.
– Твоя жизнь была недолгой. Но был ли ты счастлив? – эти слова относились ко мне.
– О, да! Конечно, я был счастлив… - что мог ответить я ещё, будучи счастлив встретиться и здесь с Тамарой.
– Что породило это счастье?
– Любовь! – ответил я робко.
– Ты веришь в любовь?
– Да, я верю… - но странное чувство волнения исходило от Всевышнего, ибо
это Он общался со мной. Не говоря, разговаривал; это был диалог на
уровне мысли, потому что я не слышал голоса, откуда-либо идущего, он
звучал во мне. Волнение передалось мне, и, словно почувствовав это, Он
попытался ободрить меня.
– Если веришь, будь мужественным. Твоя любовь ждёт тебя, и не важно, в чьём образе она придёт.
Тогда эти слова я воспринял иначе, потому что истинный смысл их понял
слишком поздно. Но в тот миг они ободрили меня. Я верил, что речь шла о
Тамаре. Я был рад, а Он, я почувствовал это, улыбнулся с лёгкой грустью и
сказал:
– Теперь смотри внимательно.
Я осязал, что Он удалился, но не ушёл совсем, а я остался в каком-то
изолированном пространстве, наедине со своей жизнью. Не знаю, как долго
это длилось, но во мне чувства сменялись одно за другим: я бледнел и
краснел, улыбался, и… даже плакал. Хотя трудно объяснить эти слезы.
Я видел сначала своих родителей до моего рождения. Видел потом отца,
держащего меня на руках, я кричал так звонко, что отец, смеясь, сказал:
«Силён малыш! Это ж надо так орать, что уши заложило…»
А потом мрачным видением было событие, запечатлевшееся в моей детской
памяти как что-то непонятное: похороны мамы. Все плакали, а она лежала
на лавке, прекрасная как ангел и, казалось, спала. Я теребил её за
светлое платье и тихо звал: «Мама, мамочка, миленькая, пойдём играть в
сад…» Бабушка взяла меня на руки и унесла из комнаты. Мне было почти
восемь, а Анне шёл четвертый год.
Потом я видел себя уже бойким мальчишкой: и мне было стыдно за себя. Я
Анфиску любил, но часто подстраивал ей козни: насыпав золы в отстиранное
бельё; или опрокинув ушат воды; или закрыв двери перед самым её носом, и
сколько было побито посуды!.. Но я и помогал ей нести то же испачканное
бельё на речку вновь полоскать, или собирал вместе с моей доброй
Анфиской на поднос осколки посуды, разбившейся о резко закрытую дверь.
Картины жизни сменяли одна другую. Но больше всего я краснел, видя себя с
девушками из кабаре. Эти случайные и беспутные встречи доводили меня до
изнеможения. Мне казалось, я сгорю от стыда за самого себя.
Я видел себя со стороны и мог анализировать свои поступки и действия. Это было ужасной пыткой.
А потом всё исчезло, и вновь приблизился Он. Мы долго общались, но не
буду передавать всё, хоть и помню весь разговор почти слово в слово. До
сих пор вспоминаю слова Всевышнего, когда приходит понятие истины их.
Много, очень много я не понял сразу.
– Ты видел то, что должен был знать о себе. И ты сейчас сам себе судья.
– Но в том, что прожито, я не могу ничего изменить, - живо возразил я Ему. Более страха перед Ним у меня не было.
– Ты осознал содеянное и раскаиваешься. Значит тебе покорилась одна
вершина твоего пути, но сколько ещё тебе предстоит преодолеть!
- ...?
– Ты веришь в любовь? – Он вновь задал этот вопрос.
– Да.
– Тогда иди, высоко подняв голову, и ты её найдёшь здесь… Но прежде
всего, - продолжил Он, - тебе придётся пройти через множество испытаний.
Ты готов к ним?
– Да, всё, что угодно.
– Ты веришь в свои силы, не так ли?
– Да.
– Что ж, это похвально.
Он ещё многое говорил мне, но отметить хочется вот что:
– Обещай ещё, что, найдя Любовь, ты будешь оберегать её от зла, которое будет пытаться разлучить вас.
Тогда я не понял, зачем оберегать и от кого, что это значит? Я
чувствовал, что Он улыбается, и от Него исходил покой; это успокаивало, и
душа наполнилась радостью и гармонией.
– Ты долго будешь искать и найдёшь, но не скоро. Ты долго будешь маяться
и страдать, но напрасно. Ты достигнешь желанного, но тебя будет
преследовать страх потерять то, что приобрёл. Ты веришь в себя, и я
чувствую в тебе силы, способные сохранить Мой Дар.
И Он протянул в мою сторону руку. От Него словно отделилась частичка Его
Самого, и, когда «ЭТО» коснулось меня, я почувствовал, как нега
разливается по всему моему телу; я был на вершине блаженства. Это
длилось лишь миг. А потом мне были объявлены мои повинности.
Когда прокручивалась моя жизнь так, что я мог наблюдать за самим собой
со стороны, мне была показана унизительная картина: я ведь был в одной
из Саратовских контор клерком и был замешан в одну крупную сделку.
Торговец, которого мы (а нас было четверо) окрутили, не пострадал от
нашей авантюры. Он был слишком богат, чтобы обратить внимание на
подобную мелочь, зато мы хорошо погрели руки на этом. Были, конечно, и
другие маленькие обсчёты, но всё то не было сравнимо со сделанным
однажды. И этот случай очень сильно угнетал меня. Хоть разум и твердил
мне, что всё сделано чисто и никто не понёс урон, совесть всё же не
давала мне покоя. После этого я отказался вообще от каких-либо сделок,
за что вызвал к себе неприязнь прежних товарищей по работе. Но я молчал,
когда они что-либо предпринимали. За это они ценили, скорее не меня, а
моё молчание и не задевали насмешками и колкостями.
Мне и тогда было стыдно за себя, а тут ещё больше стало не по себе.
И вот, когда были объявлены повинности, за эту сделку мне нужно было на
20 лет спуститься в карьер и добывать там золотоносную руду. Но при этом
я ещё должен был и учиться.
Объявление повинностей происходило так: я почувствовал, что Светоносное
Существо, излучающее тепло и любовь, рядом с которым чувствуешь себя
свободно и уверенно, удалилось. И рядом с собой я увидел Учителя. Он и
был моим «объявителем», то есть он объявлял мне о том, что я должен буду
делать и за что. При этом разговоре присутствовал очень похожий на
Ангела у ворот, ведущих в Небесную Страну, человек. Он просто стоял за
Учителем, и лёгкий свет, идущий от него, делал фигуру Учителя ещё более
строгой и даже грозной, ибо Учитель был не в белой одежде, а в
тёмно-синем длинном хитоне. Он говорил мне:
– В нужное время я буду отводить тебя к карьерам и в определённое время приходить за тобой и забирать тебя для занятий.
– Срок своих работ ты можешь сократить – хорошей учёбой прежде всего, - вмешался Ангел, что вызвало улыбку у Учителя.
Я же стоял как каменный и не мог ни сдвинуться с места, ни шевельнуться.
– За прелюбодеяния твои, - продолжал Учитель, - ты должен будешь
посетить здесь страну разврата и «насладиться» (это слово звучало с
нескрываемой иронией) собственными деяниями.
– Но ты был стойким и твёрдым со слугой Князя Тьмы, - снова вставил
Ангел, - думаю, что ты не поддашься соблазнам и отвратительным оргиям.
От одного воспоминания о той девице, в волосах которой я видел тонких
змеек, и об искажённом гримасой ярости лице, во мне всё перевернулось
вверх дном. Учитель смутился, а Ангел улыбнулся.
– Происшедшее — не твоя вина, Учитель, ты сделал всё как надо, - обратился Ангел к Учителю.
– За твоё озорство и грубость к близким ты не несёшь наказания. Будучи
здесь, в трудный час своих испытаний, ты помогал абсолютно чужим тебе
людям, - лицо Учителя светилось радостью, - это и избавило тебя от
постоянной боли видеть обиженных тобою людей, и от сознания, что ты
причинил им боль, но ничего не можешь изменить.
Видимо Учитель сказал всё, потому что теперь говорил очень много Ангел:
– Николай, - обратился ко мне он, - твою жизнь нельзя назвать
безупречной, но ты не совершил более преступлений, чем то, о чём уже
слышал. То, что объявлено в повинность, остаётся в силе, но в свободное
от работы время и после занятий, ты можешь делать всё, что хочешь.
Место, где захочешь жить, выбери себе сам. Это от планеты Розовой до
Янтарной.
– О! – вырвалось у Учителя, но он молчал и лишь улыбался.
– Тебе очень многому надо будет научиться и набрать энергетический
потенциал. Как долго ты будешь здесь, зависит от тебя. Но рано или
поздно, ты захочешь вернуться на Землю, а для этого тебе нужны, будут
силы.
– Разве это необходимо - возвращаться? – спросил я, осмелев немного, перешагнув робость, сковывавшую меня.
– Да… Тебе - да; это необходимо, - и Ангел отвёл в сторону мягкий взгляд
голубых глаз, - скоро ты поймёшь - почему. - К тебе тянулись здесь
люди, - продолжил он, - за это с первых дней тебе доступен вход во все
отделы библиотек и в Хранилище книг Вселенной.
Эти слова вызвали возглас удивления и одобрения у Учителя. Я же в тот миг не мог оценить их значимость.
– Ты был поэтом на Земле, но не нашёл признания. Это не беда. Твой
талант остаётся у тебя. И работа твоя такова: ты будешь помогать
начинающим поэтам на Земле. Учитель тебе после объяснит, как это делать.
Но и сам будешь развиваться, работая над собой, и работая с другими. А
теперь, прощайте. Учитель, - обратился он к Учителю, - я вверяю эту душу
тебе. Всё, чем владеешь сам, передай ему, - и он жестом указал на меня,
и добавил: - Удачи тебе, Николай! Как бы ни было трудно, головы не
опускай. Всегда помни, что тебе сказал Всевышний.
И он удалился, а мы с Учителем остались один на один.
– Пойдём ко мне, - позвал Учитель, - нам надо о многом поговорить с
тобой. Потом может не оказаться нужного времени, чтобы объяснить тебе
хоть немного из того, что тебе следует знать.
На этот раз мы шли пешком к дому Учителя. Я думал о только что
состоявшемся разговоре, Учитель молчал. И мне казалось, что он
специально медлит. Его лицо было озабоченным, я видел это. Но особо не
задумывался, что же могло так волновать Учителя. Весь путь прошёл в
молчании, и лишь подходя к дому, Учитель заговорил:
– Пока освоишься, поживи у меня. Места хватит, да и мне веселее будет.
– Я не против, если не буду стеснять.
– Какое стеснение? Места в доме достаточно: да и жить тебе пока негде, вот и живи у меня.
– Спасибо, Учитель.
– Не стоит благодарить. Я даю тебе самое большее из того, что могу дать:
кров над головой и свою дружбу. Но это не помешает мне быть строгим при
твоих повинностях.
Мы вошли во двор дома. И не сговариваясь, оба решили остаться на крылечке: мы продолжили беседу.
– Учитель, разве мне некуда пойти? Ведь здесь моя мама и… и Тамара!
– Знаешь, ты видел в пути пожилую женщину и её внучку; эта девочка
утонула случайно. А бабушка встречала её, как я тебя. Она будет ей
Учителем и наставником, как я тебе. Тебя же твоя мама встретить не
могла.
– Почему?
– Она оставила мир Земной очень молодой. Она видела, что её дети
несчастны, особенно дочь – Анна. В тебя же она верила, что ты сможешь
преодолеть свои проблемы сам. Ты сильнее духом, чем твоя сестра. Вот
мать и решила вернуться на Землю.
– Как на Землю вернуться?
– Просто. Ты знаешь, что у Анны есть дочь?
– Да, Татьянка. Так маму звали.
– В Татьянке и живёт душа Татьяны-матери.
– О?! - вырвался у меня возглас.
– Твоя мама решила хоть так быть рядом с дочерью и быть ей радостью и утешением.
– Что, верно, то верно! Анна души в девчушке не чает, да и она к ней
ластится. Если что не так, заберётся на колени, ручонками возьмёт лицо
матери и заглядывает в глаза ей. Анна и тает, душой отходит.
– Душа, возвращаясь на Землю, выбирает сама своих родителей, а значит,
выбирает время, в котором будет жить, и сама себе определяет жизнь.
– Но ведь когда живёшь на Земле, ничего этого не знаешь.
– Верно. Перед тем, как отправиться на Землю, души пьют воду из озера
Забвения в долине Перехода. Если хочешь, мы как-нибудь побываем там.
– Конечно, если это возможно. Учитель, - продолжил я, - а Тамару я могу видеть?
Мой вопрос привёл в замешательство Учителя. Видимо он этого и не хотел касаться в разговоре и ответил уклончиво:
– Она здесь. Вы встретитесь, но не так скоро, как тебе хочется. Всему
своё время, - добавил он поспешно, пресекая мой готовый сорваться с уст
вопрос: «Когда?»
– Твой дедушка, - снова заговорил Учитель, - ты не помнишь его; совсем
молодым был, когда совершил жестокое убийство. Он убил своего работника,
засёк его плетью только за то, что тот в срок не сделал колесо на
телеге. Он был и сам убит в один ненастный день «разбойником» на дороге.
– Да, бабушка рассказывала. Но кто убил его и обобрал до нитки так и не нашли.
– Теперь-то ты можешь знать: «Кто?» Это был сын, запоротого им насмерть человека.
– Не может быть! – воскликнул я.
– Почему? – спросил Учитель.
– Бабушка говорила про семью, где рано из жизни ушёл отец, оставив
шестерых детей. Но… она никогда не говорила про деда, своего мужа. А
они… они живут в том же селе, и бабушка всегда им помогала…
– Поэтому и помогала, что знала причину их бед, - вздохнул Учитель.
Как многого не знаешь, живя на Земле! Бабушка не любила говорить о своём
муже. Она лишь однажды сказала: «Он был очень жестоким человеком и
достоин больше осуждения, чем добрых слов, а о покойных плохо не
говорят».
Этот вечер был для меня вечером открытий.
– Учитель, а моя мама, кто она? Расскажи мне о ней. Ты можешь?
– Конечно. Прежде, чем стать твоим Учителем, я узнал твою родословную,
если так можно сказать. Твоя мать, - продолжил он, - простая крестьянка
из семьи Агеевых. Родилась она от молодого князя Голицына, красивого и
статного, вскружившего её матери голову. О её рождении он и не знает,
потому что никогда не интересовался служанками и крестьянками, с
которыми развлекался. Она была покинута своей матерью сразу после
рождения. Та даже не приложила её к груди, а как только смогла встать -
утопилась в Волге. В семье она была старшей, были ещё и маленькие дети.
Поэтому твоя мать и выросла как дочь, а не как внучка. После неё
родилось ещё два мальчика. А о старшей дочери было забыто. Даже имя её
не произносили в доме. Это было тайной семьи…
Всё, что я узнал, глубоко поразило меня. Больше ни о чём говорить не
хотелось. Какое-то время мы молчали, а потом Учитель сказал:
– Иди, отдыхай. Завтра будет трудный день.
Я не возражал.
